Роман одного спаги - [27]

Только сперва выслушай все, что я собираюсь сказать, и не спеши с ответом…

Ты едешь в Алжир!.. А я, к сожалению, вместе с другими с острова Горе отбываю завтра на пост Гадьянге в Уанкарахе. Там идет война, но зато месяца через три обещают повышение, а может, и медаль дадут.

Мы однолетки, и служить нам осталось поровну. На срок твоего возвращения это не повлияет… Пейраль, не можешь ли ты поменяться со мной местами?..

Жан с первых же слов обо всем догадался и все понял.

Взгляд его затуманился, глаза расширились, словно давая выход бушевавшим в нем чувствам. Поток беспорядочных, противоречивых мыслей закружил ему голову; в мучительном раздумье он скрестил руки и опустил глаза; Фату тоже все поняла и вскочила, едва переводя дух от волнения, в ожидании приговора Жана.

А тем временем второй спаги продолжал торопливо, словно хотел помешать Жану произнести нет, которого так страшился:

– Послушай, Пейраль, ты не прогадаешь, поверь.

– А как другие, Буайе?.. К другим ты уже обращался?

– Да, они отказались. Но я это знал заранее: у них свои резоны! А ты, Пейраль, не прогадаешь. Комендант Горе принимает во мне участие и, если ты согласишься, обещает тебе свое покровительство. Мы сразу подумали (взгляд на Фату), что ты любишь эту страну… А после возвращения из Гадьянге тебя до конца срока опять направят в Сен-Луи, комендант обещал, так и будет, клянусь.

– Да мы все равно не успеем, – попробовал возразить Жан, чувствуя, что пропал, и пытаясь ухватиться за соломинку.

– Успеем!.. – поспешил обрадоваться Пьер Буайе. – Времени хватит, Пейраль, в нашем распоряжении полдня. Тебе ничем не придется заниматься самому. С комендантом мы уже договорились, документы готовы. Требуются лишь твое согласие и подпись, тогда я сразу же поеду на Горе, а через два часа вернусь, вот и все. Послушай, Пейраль, вот мои сбережения – триста франков, бери. После возвращения в Сен-Луи они тебе понадобятся, чтобы устроиться, да мало ли для чего.

– Нет!.. Спасибо!.. – отвечал Жан. – Я не продаюсь!.. И он с презрением отвернулся, а Буайе, поняв свою оплошность, схватил его за руку со словами: «Не сердись, Пейраль!» Он не выпускал руки Жана, и оба в смятении застыли, не проронив больше ни слова…

Фату сообразила, что своим вмешательством может все испортить. Она встала на колени и, тихонько бормоча черную молитву, обвила руками ноги спаги, волочась за ним по полу.

Присутствие постороннего человека смущало Жана, и он сурово сказал ей:

– Да ну же, Фату, отпусти меня, пожалуйста. Ты что, с ума сошла?

Однако Пьеру Буайе их отношения вовсе не казались смешными, напротив, он был растроган.

Тут скользивший по желтому песку луч утреннего солнца, проникнув через открытую дверь, воспламенил красную форму двух спаги, осветил их красивые, мужественные лица, выражавшие волнение и нерешительность, заставил вспыхнуть серебряные браслеты на гибких руках Фату, обвивавших, точно ужи, колени Жана, обнажил унылую убогость африканской хижины из дерева и соломы, где трое молодых, потерянных существ решали свою судьбу…

– Пейраль, – тихонько заговорил второй спаги с мольбой в голосе, – дело в том, что я родом из Алжира. Ты должен понять: там, в Блиде, меня ждут мои славные старики, у них, кроме меня, никого нет. Сам знаешь, что значит вернуться на родину.

– Ладно! – молвил Жан, сдвинув назад красную феску и топнув от нетерпения ногой. – Пусть будет так!.. Я согласен, я меняюсь с тобой и остаюсь!..

Спаги Буайе крепко обнял его и расцеловал. А Фату, по-прежнему волочившаяся по полу, вскрикнув от восторга, уткнулась лицом в колени Жана с каким-то диким звериным воем, сменившимся сначала истерическим смехом, а потом рыданиями…

XIX

Надо было спешить. Пьер Буайе исчез, как и появился, стремглав, одержимый одной лишь мыслью: доставить на остров Горе драгоценную бумагу, на которой несчастный Жан поставил свою размашистую солдатскую подпись, четкую и ясную.

В последнюю минуту все было улажено, подписано, узаконено; один багаж выгружен, другой поднят на корабль; все произошло так быстро, что у обоих спаги не хватило времени даже подумать хорошенько.

Ровно в три часа пароход отчалил вместе с Пьером Буайе на борту.

А Жан остался.

XX

Но когда непоправимое свершилось и он остался на песчаном берегу, провожая взглядом отплывающий корабль, сердце его сжалось в безумной тоске и тревоге; Жана охватил ужас от того, что он сделал, им овладела бешеная ярость: всему виной Фату-гэй, черная девушка вызывала у него страх, ему не терпелось прогнать ее навсегда, а душа полнилась вспыхнувшей вдруг с новой силой огромной, неизбывной любовью к родному дому, к дожидавшимся его там дорогим существам, которых он теперь не увидит…

Ему почудилось, будто подписан некий смертный договор с этой мрачной страной, погубивший его безвозвратно. И Жан бегом бросился в дюны – куда глаза глядят: хотелось перевести дух, побыть одному, а главное, как можно дольше не терять из виду убегавший корабль…

Когда Жан кинулся бежать, солнце стояло высоко и палило вовсю, расстилавшиеся вокруг пустынные равнины, залитые ярким светом, поражали своим величием. Долго шагал он вдоль дикого берега по песчаным гребням дюн и вершинам красных скал, чтобы видеть как можно дальше. Сильный ветер проносился над его головой, волнуя безбрежные просторы океана, где все еще виднелся пароход.