Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах - [46]

В последние недели замечалось значительное оживление на рынке недвижимости. Жильцы из парадной Андрея стали скоропостижно переезжать в другие квартиры, при этом вид у них был испуганный и растерянный, словно они спешили сбежать от какой-то заразы. Вместо съехавших жильцов на их место вселялись неполноценные личности с неадекватным поведением и следами вырождения на лицах. По лестнице беспрестанно сновали агенты, предлагая переехать в другие, лучшие квартиры. Блуждали слухи, что их дом хотят сделать интернатом для слабоумных. Не предлагали перебраться на новое место жительства к нормальным людям только Андрею. Даже новый русский не спорил, а переехал одним из первых.

Кристина от всей этой суеты вокруг Андрея впадала в депрессию, иногда после яростной любви она жаловалась на то, что теперь Юра все о них знает и уже нет смысла скрываться, а нужно только ждать, что он придумает с ними сделать такое, от чего все ужаснутся. А то вдруг она кричала, что его нужно срочно убить, умоляла Андрея помочь ей в этом, что им с бабушкой не справиться. Но Андрей был тверд и, однажды решив для себя, категорически отказывался от этого временами заманчивого предложения. В речах девушки было, как правило, мало смысла — сплошные эмоции, — и от этого Андрея тоже охватывали необъяснимая тоска и уныние. Единственное средство, как можно было преодолеть внезапно навалившуюся хандру, это перейти дворик и, поднявшись в квартиру Мелодия, тихонько посидеть у открытого комода, глядя на удивительную и прекрасную, сказочную и феерическую женщину. В такие часы Андрей погружался в глубоко задумчивое состояние блаженства, как будто он сам засыпал, и время для него двигалось уже по каким-то иным, душевным законам: то замедлялось, то мчалось, то замедлялось снова, но это не имело значения, как не имело значения и удушливое пространство Мелодиевой комнаты, двора на Петроградской… он был в другом месте, на просторах души, где нет теней и черных красок, где всегда теплая белая ночь, где нет, кроме них, никого и — ничего, кроме счастья.

Но постепенно, исподволь, вместе с появлением вокруг него изуродованных созданий, психически недоразвитых людей, в душу Андрея начал вкрадываться страх. Он видел воочию все то, во что может превратиться животное и человек, непроизвольно перенося это мысленно на себя и ужасаясь. Ночами, пугая Кошару, он вскакивал с постели и проверял запоры на дверях и окнах. Страх порой являлся в снах, вернее сказать, он уже не уходил из его жизни, но в снах Андрей был беззащитен. Часто, проснувшись, он не мог припомнить, что видел, только ощущение неизбежности чего-то трагического и конечного.

Однажды ночью Андрей проснулся, сел на диване. Теперь из состояния сна он выныривал мгновенно, словно реальность была продолжением реальности сна или сон реальности…

В комнате было темно и тихо, как в склепе, только, шурша, передвигалась стрелка на электронном будильнике. Чуть приоткрытая занавеска с мутным светлым пятном от фонаря посредине не испугала его, последние дни он боялся занавесок, когда они зашторены, — он не опасался того, что там может кто-нибудь прятаться, страх этот был безотчетным. Только что во сне он видел Марианну, она часто приходила к нему в снах, и каждую ночь, ложась в постель, он не знал, что ждет его там, за пределами реального мира: женщина его мечты, или туда за ним бросятся монстры мира реальности.

Андрей несколько минут сидел не двигаясь. Нужно было встать, проверить запоры на окнах, но омерзительной была мысль о том, что придется касаться босыми ступнями прохладного пола, нащупывая тапки. Он собирался вновь лечь, но какой-то странный круглый предмет в углу привлек его внимание. Откуда он взялся? Слабый свет уличного фонаря в дальний угол почти не достигал, поэтому разглядеть его не удавалось. Андрей некоторое время старательно всматривался в него, но, так и не распознав, лег снова, но не успокоился. Да ничего там круглого быть не должно!

Он поднялся, преодолевая отвращение от касания босыми ногами пола, попробовал нащупать тапки, но не нашел, тогда, чертыхаясь, подошел к стене, где у него был выключатель, зажег свет… Тут же от неожиданности вскрикнул и отступил.

В инвалидном кресле с Кошарой на руках сидел Юрий Анатольевич, это его лысую круглую голову видел Андрей в темноте. Он был настолько ошеломлен и шокирован появлением бывшего мужа Кристины, что стоял, в изумлении глядя на него, не зная: кричать, бежать вон из квартиры или броситься на этого человека и ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Все это ему хотелось сделать одновременно.

— Удивлены, мой дружок? Напрасно, напрасно, — сквозь затемненные стекла очков он некоторое время изучал стоящего в трусах и футболке Андрея. Кошара мурлыкал здоровой головой, вторая, лежа на ноге хирурга, казалось, спала.

— Чего это вы без приглашения, невежливо, — проговорил дрогнувшим голосом Андрей, усаживаясь на диван и нахально закидывая ногу на ногу. — А если я вас тяжестью по башке тресну, меня ведь в тюрьму не посадят. Это вы ко мне влезли, как обычный, заурядный мазурик.

— Вы же, Андрей Николаевич, любимейший мой, понимаете, что я вас в любой момент могу к себе попросить, в любую секунду, а я сам пожаловал, время свое драгоценнейшее трачу на всякую… — даже видно было, как глаза Юрия Анатольевича блеснули злобой из-за стекол, но он удержался от оскорблений. — На всякого… вы уж сами допишите…