Роман о Лисе - [9]

По своей структуре поэма представляет собой типичную обрамленную повесть. Более того — в ней даже два обрамления. В первом автор поэмы, монах из монастыря Св. Эвре в Туле, вспоминает свои молодые годы, когда он, устав от однообразия монастырской жизни, решил бежать из монастыря. Этот свой поступок он сравнивает с поведением неразумного теленка, сбежавшего из родного хлева, заблудившегося в лесу и повстречавшего волка. Лесной хищник , порядком отощавший от голода, готовится полакомиться телятиной, но животные с фермы, призвав па помощь лиса, обкладывают со всех сторон волчье логово и спасают безрассудного беглеца. В повествование вставлен длинный рассказ волка о причине его вражды с лисом (этот рассказ занимает больше половины поэмы — 705 стихов из 1229). Когда-то, оказывается, дед волка оклеветал лиса перед королем-львом, но лису удалось оправдаться и жестоко отомстить клеветнику: он убедил заболевшего льва, что для выздоровления ему надо завернуться в волчью шкуру (сюжет, хорошо знакомый басенной традиции и воспроизведенный и Х-й «ветви» французского романа). С той поры и берет начало взаимная ненависть двух лесных хищников.

Говоря о «Бегстве узника», нельзя не указать па одно важное обстоятельство, отличающее это произведение от «Романа о Лисе». В латинской поэме одиночкой, изгоем выглядит волк; у него почти нет друзей и помощников. В то же время лис оказывается предводителем домашних животных, упросивших его возглавить их войско. Следует заметить, что в басенной традиции подчас встречается мотив одинокого лесного хищника, но идея дружбы хитрого и прожорливого лиса с обитателями крестьянского двора явно отсутствует. Все становится на свои места в следующем латинском сочинении, непосредственном предшественнике «ветвей» Ньера-де Сен-Клу. Речь идет о большой поэме Ниварда Гентского «Изенгрим», завершенной около 1148 г. Нивард был по рождению немцем, учился во Франции, а затем обосновался в Нидерландах. М. Л. Гаспаров отмечал, что, живя в области, «где боролись французское и немецкое культурное влияние, Нивард был решительным приверженцем французской культуры: все положительные персонажи его животного эпоса имеют лоск французской куртуазности, а грубые волк и осел, напротив, именуются немцами. Живя в эпоху обостряющейся вражды между все более светской культурой епископств и все более аскетически-религиозной культурой монастырей, Нивард был решительным приверженцем первой, гуманистической тенденции: своего волка он изображает именно монахом и усиленно подчеркивает, что все монахи ему вполне под стать: грубые, глупые, жадные и прожорливые»[23].

В поэме Ниварда немало мотивов, встречающихся в басенной традиции, но большинство нигде не зафиксировано и, несомненно, восходит к устному сказочному фонду. Воздействие устных рассказов о животных на поэму Ниварда было очень значительным. Но и иная — ученая — традиция не может быть исключена: в его поэме, как и в «Романе о Лисе», много конкурирующих и дополняющих друг друга компонентов, восходящих к очень разным, подчас предельно отстоящим друг от друга источникам. Этому не приходится удивляться. «Фольклор,— писал Е. М. Мелетинский,— полистадиален в том смысле, что каждая фольклорная песня, сказка и т.д. сохраняет различные исторические пласты, но эти пласты, включая сюда любые нововведения, интегрируются, суммируются в определенные стабильные структуры»[24]. Конечно, такая многослойность сглаживается под пером значительного поэта, но не исчезает полностью. В памятниках средневековой литературы, вырастающих из устной традиции и впитывающих многообразные влияния, их источники неизбежно обнаруживают себя, хотя не во всех случаях они лежат на поверхности и безусловны.

Разветвленную традицию рассказов о животных знала и литература Востока. Уже в первые века нашей эры в Индии сложилась па основе устных сказок, рассказов, преданий, притч замечательная книга «Панчатантра». Известны ее многочисленные изводы (кашмирский, южноиндийские, непальский и т.д.). Книга эта примыкает к широко распространенной в Индии литературе поучений и научных сочинений («шастра») и может служить (собственно, видимо, и служила) своеобразным руководством по «разумному поведению», соседствуя тем самым с научным трактатом («нигишастра»), по сохраняя структуру и стилистику художественного произведения. В житейских «примерах» «Панчатантры» действуют то люди, то животные. Последние наделены здесь «характерами», но они не связаны, как правило, с наблюдениями над повадками реальных животных, здесь могут фигурировать болтливая черепаха, умный заяц, простодушная лисица и т.д. Фиксированность таких «характеров», приложимость их к определенному животному произвольны. Но для нас важно само закрепление за животным конкретных качеств, которые становятся его постоянной характеристикой. С этим, как известно, мы сталкиваемся и в «Романе о Лисе». Но может ли это указывать па влияние одного произведения на другое?

Отдельные вставные истории «Панчатантры» напоминают некоторые мотивы «Романа о Лисе». Но, во-первых, эти совпадения немногочисленны, а во-вторых, они слишком приблизительны, чтобы указывать на прямое заимствование. Поэтому между «Романом о Лисе» и книгами типа «Панчатантры» близость не генетическая, а типологическая. Но существенно и различие: в памятнике западноевропейской литературы нет столь старательно и прямо прочерченных назидательных задач, которые являются основой «Панчатантры», «Хитопадеши» и других произведений индийской литературы.