Роман на Рождество - [53]

– Ах, мужчины такие эгоисты, не правда ли? – воскликнула леди Флора и сделала многозначительную паузу, приглашая к ответной реплике.

– Я так не считаю, – возразил герцог.

– Вот как? – Она удивленно подняла бровь. – О, это естественно, потому что самые большие эгоисты обычно не замечают за собой этого недостатка, не так ли?

– Не могу ничего сказать на этот счет, мадам. Вот вы, к примеру, согласились бы признать себя эгоисткой?

– Конечно, и в самом полном смысле слова! – широко улыбнулась леди Флора. – Быть эгоистом – значит во всем преследовать свои собственные интересы. Да, я эгоистка! Есть только одна сфера, в которой я не признаю заботу об интересах другого человека слабостью и безумием, – это дела моей дочери. Ради нее, и только ради нее, я решилась на такое неудобство, как пребывание под одной крышей с вами… – она снова сделала многозначительную паузу и добавила: – ваша светлость.

«Она меня ненавидит, – подумал Флетч. – Что ж, это чувство взаимно».

– Надеюсь, ваша подвижническая миссия не затянется навечно? – язвительно поинтересовался он.

– Ради дочери я готова пожертвовать своим благополучием, – театрально проговорила леди Флора и устало опустилась в кресло, должно быть, войдя в роль несчастной, которая вынуждена нести тяготы жизни в герцогском особняке. И это в окружении десятков слуг, готовых исполнить ее малейшее пожелание!

– В таком случае позвольте спросить, что может убедить вас вернуться к прежней благополучной жизни в собственном доме? – спросил Флетч.

– А вы сами не догадываетесь? – ответила леди Флора, любезно улыбаясь, как будто они вели светскую беседу на званом чаепитии. – Тогда я объясню. Интимные отношения с вами противны моей дочери. Вы до сих пор не смогли произвести на свет наследника, но я настоятельно советую отложить решение этой проблемы на год или около того. Несчастная Пердита и так настрадалась, стараясь удовлетворить ваши извращенные желания. Было бы слишком жестоко просить ее подыскать подходящего джентльмена, который бы исполнил за вас ваши супружеские обязанности, чтобы вы могли стать отцом. О Господи, кажется, я была неделикатна, да? – с деланной озабоченностью спохватилась она, очень довольная собой. – Это потому, что, помимо самого искреннего сострадания к бедной Пердите, я, как всякая мать в подобной ситуации, испытываю весьма кровожадные чувства…

– Вот как? – Флетч сел в кресло. – Кажется, дело гораздо серьезней, чем я думал. Значит, заведи я любовницу, моя жена будет только рада? Интересно, почему она сама не сказала мне об этом?

– Вы еще спрашиваете? – удивилась леди Флора. – Думаете, моя дорогая Пердита в состоянии быть с вами столь откровенной? Нет, конечно. Пердита для этого слишком слабохарактерна и мягкосердечна – она ни за что не признается вам, как вы ей отвратительны. Но я, ваша светлость, я привыкла называть вещи своими именами. Кроме того, поставить вас в известность о ее чувствах – мой материнский долг. Вы просто не осознаете, что такое ваша семейная жизнь на самом деле. Я ведь говорила об этом Пердите!

Флетч онемел. Он знал, что Поппи не в восторге от их супружеских отношений, но ему и в страшном сне не могло присниться, что она обсуждала их со своей матерью. От одной мысли об этом у него по спине поползли мурашки.

Однако леди Флора была не из тех собеседников, которые могли позволить молчанию затянуться.

– Да, такие проблемы недоступны пониманию большинства мужчин, – продолжала она вещать. – Мужское тело не может не вызывать отвращения у прекрасного пола, ведь сама природа наделила нас, женщин, тонкостью чувств и любовью к прекрасному. Наши формы восхитительны – все поэты воспевают красоту женского тела. Как вы осмелились думать, что леди могут желать близости с такими грубыми волосатыми созданиями, как вы, мужчины? Впрочем, оставляю чувства Поппи вашему воображению.

Флетч поднялся из кресла и поклонился:

– Прошу извинить, миледи, но я…

– Вам придется попросить мою дочь вернуться, – добавила леди Селби, явно наслаждаясь эффектом, который произвели ее слова.

– Но я…

– Умоляйте ее вернуться назад, скажите, что вы наконец нашли себе любовницу и не станете больше мучить бедную жену своими домогательствами в постели, как какую-нибудь прачку.

– Хорошо, я обязательно поговорю с Поппи, – согласился Флетч, борясь с сильнейшим желанием придушить тещу или жену. Кого именно, он пока не знал.

– Когда Пердита вернется в ваш дом, я, естественно, уеду к себе, – любезным тоном продолжала леди Флора. – Это вас немного ободрит, разве нет? Наверное, вы удивлены тем, что я так пекусь об интересах дочери?

– Конечно, ведь вы сами сознались в своем эгоизме…

Разумеется, леди Селби не дала ему закончить.

– Я считаю, что Пердита не должна проводить слишком много времени с герцогиней Бомон, – перебила она зятя. – Помните, как однажды моя бедная девочка вообразила, что влюбилась в вас?

Флетч молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ну, помните? – нетерпеливо повторила леди Флора. – Вы не могли забыть, ведь все произошло не так давно. Как ни трудно мне, матери, это говорить, но я вынуждена признать: моя дорогая Пердита немножко слаба на голову. Если она еще на какое-то время останется в доме такой проворной дамы, как герцогиня Бомон, то, боюсь, моя девочка опять влюбится, и ее возлюбленным будете отнюдь не вы, герцог. Вы меня понимаете?