Роман лорда Байрона - [48]

Примечания к пятой главе

1. Афины на Болотах: Лорд Байрон недолгое время учился в Кембриджском университете, однако степени не получил. Там, в числе прочих, он познакомился с мистером Скропом Бердмором Дэвисом и мистером Джоном Кэмом Хобхаузом, которые сделались его преданнейшими друзьями. Мистер Дэвис позднее появится в повествовании в образе Питера Пайпера, эсквайра, — одного из самых чудных персонажей романа, хотя насколько этот портрет близок к жизни, мне сказать затруднительно.

2. тихая заводь: Выше Гранчестера по течению реки Кэм есть водоем, который все еще называют «Запрудой Байрона». Мне кажется, следовало бы собрать в единый Альманах все места, связанные с Байроном, — и те, которые он посетил доподлинно, и те, где он лишь мог бывать, от Англии до Константинополя, — для удобства желающих совершить паломничество. Насколько мне известно, подобный путеводитель существует, однако мне не удалось его разыскать.

3. моя семья: Кажется примечательным, что во всем романе не найдется ни одна полная семья, с обоими родителями и детьми. Авторы, разумеется, имеют право — и к тому же обладают властью — упрощать сюжет, обрезая ветви генеалогического древа, ими взращенного, при помощи своевременного падения с лошади или внезапного приступа лихорадки поворачивая события в нужном направлении. Но я задумываюсь: а способен ли был мой отец вообразить семью целостной, не распавшейся и не эксцентричной.

4. колесница Сисары: Аллюзия эта мне непонятна, и ни один справочник из тех, что находятся в моем распоряжении, подсказки не дает. Когда автор использует сравнения, которые ничего не говорят обыкновенному читателю, вряд ли он достигает задуманного эффекта.

5. буква П: Позор, предательство, плен, прощание, провал, потеря, пагуба; паралич, пропажа, промах, поломка, пустота, поминки (но также и праздник!); проводы, пепелище, плач, погибель, погребение.

Глава шестая, в которой Читатель избавлен от неизвестности, Али же — из заточения

Итак, благосклонный Читатель этих неблагонравных страниц, кем бы ты ни был (тут я простираю к тебе призрачную Руку и шлю бесплотное Приветствие твоему чуткому вниманию — вкупе с признательностью за долготерпение!), история Али поведана от начала и до конца — вплоть до его взятия под Стражу жестокосердым (и не вполне трезвым) мировым Судьей и заключения в тюрьму Толбут, высившуюся у моря в Старинном Королевском Городе, близ стен которого стояло Аббатство Сэйнов — и, вне сомнения, стоит по сей день, Стоит ли удивляться тому, что Али, запертый один в каменном Узилище, в предрассветные часы, когда властвовала тьма, непроглядней которой он еще не видел, мог счесть возможным, что во сне воистину совершил то, в чем его обвинили! Не он ли в воображении тысячу раз лишал лорда Сэйна жизни? Не он ли поднялся с постели — вооружился — и спящим взобрался на верхушку горы, прежде чем его пробудил некий добрый ангел? И не могло ли случиться так, что если во сне он только направлялся к роковой башне, то наяву он спускался от нее, уже свершив… О! — но нет! Невероятно! Как это — во сне бороться с человеком, чья сила куда как превышала обычную, одолеть его, удушить, связать — подвесить, будто тушу в лавке мясника, — нет! И однако все эти картины проносились в голове Али, густая тьма словно бы водила по его лицу ледяными пальцами, и ночи не было конца. Порой, в зловещую минуту, нам кажется: все это лишь сон; но хотя сновидение порой и кажется былью до самого мига пробуждения — наяву мы плачем в бессильной ярости, зная наверняка, что окружает нас, увы, не греза. Холодные влажные стены вокруг Али были настоящими — его отец по-настоящему мертв — все вокруг слишком, слишком подлинно — шаги Надзирателя за дверью — отдаленный рокот прибоя на скалах. Подавленный ужасом действительности, Али громко застонал: тяжелые шаги на минуту затихли, потом послышались снова.

Наконец Али бросился на отведенное ему убогое ложе и уснул — но во сне еще ожесточенней боролся с отцом — наступал на него — разил насмерть; во сне он очнулся и обнаружил, что ему ухмыляется отец, «в таком же виде, как при жизни»; затем и вправду очнулся — и, объятый страхом, не сразу понял, где находится: в могиле — в Аду — или в корабельном трюме (ближе к рассвету начался прилив, и волны бились о фундамент тюрьмы) — или же нигде — в небытии — слепота, биение сердца. Мы бы, верно, не согласились повторить нашу жизнь заново — разве что час-другой, и то, если прожили насыщенный век, — однако же, коли в уплату за счастливые минуты придется провести хотя бы одну такую ночь, мы скорее оставим все наши дни во владении Сатурна — и не станем их доискиваться.

Но вот какой-то шум в коридоре снаружи окончательно стряхнул с Али остатки болезненного сна. Оковы, прикрепленные к массивному крюку в стене, не позволяли ему дотянуться до зарешеченного окошка в дубовой двери, за которой раздались испуганные вопли Надзирателя — треск и грохот сломанного стула или какого-то орудия — крики смолкли — молчание. Прямо за дверью послышался звон ключей из громадной связки, и Али совершенно отчетливо услышал, что замок пробуют отпереть, неторопливо и методично пробуя ключи один за другим. Али настороженно ждал; дверь распахнулась.