Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [80]
Красавицу телепатку зовут Солитэр[296] («Живи и дай умереть другому»), и это имя вызывает ассоциацию с холодным блеском бриллианта. Модницу и любительницу бриллиантов зовут Тиффани Кейс («Алмазы – это навсегда»), что напоминает одновременно и об известной ювелирной фирме в Нью-Йорке, и о косметичке (beauty case) манекенщицы. Имя Ханичайл[297] («Д-р Ноу») свидетельствует о наивности и простодушии. Имя Пусси Галор[298] («Голдфингер») – о чувственности и бесстыдстве. Пешка в грязной игре? Ее зовут Домино («Операция “Гром”»). Нежная возлюбленная-японка, квинтэссенция Востока? Ее зовут Кисси Судзуки («Живешь лишь дважды») – случайно ли ей дана фамилия самого известного популяризатора дзэнской духовности?[299] Не требуют объяснений имена таких менее интересных женщин, как Мэри Гуднайт[300] или Мисс Трублад[301]. И если даже имя Бонд было выбрано, как утверждает Флеминг, почти случайно, с намерением дать этому персонажу имя самое обычное, заурядное, то, значит, случайно – но и по праву – этот символ стиля и успеха напоминает нам то ли об изысканной Бонд-стрит[302], то ли о бонах казначейства (treasury bonds).
Теперь должно быть понятно, почему романы Флеминга обрели столь широкую популярность: они приводят в действие комплексы архетипических ассоциаций, обращаются к глубинным пластам сознания. Изощренному же читателю романы Флеминга нравятся потому, что он с эстетским удовольствием чувствует в них чистоту первозданного эпоса, дерзко и лукаво переведенного на современный язык. Такой читатель видит во Флеминге человека просвещенного, человека своего круга – конечно, более талантливого и свободного от предрассудков, чем прочие. Флеминг заслуживал бы подобной похвалы, если бы – наряду с явной игрою архетипическими оппозициями – не прибегал бы еще к одной, хитро скрытой игре: игре оппозициями стилистико-культурными. Изощренный читатель, осознающий сказочный механизм в романах Флеминга и ощущающий себя лукавым сообщником автора, на самом деле становится его жертвой: он принимает за стилистические находки (инновации) то, что, напротив, представляет собой – как будет сейчас показано – всего лишь ловкий монтаж déjà vu.
6.4. Литературные приемы
Флеминг «хорошо пишет» – в самом банальном, но и самом верном смысле этого выражения. В его прозе есть ритм, есть изысканность, есть эстетическое чувство слова. Это не значит, что Флеминг – художник; тем не менее в его сочинениях есть художественность, есть искусство.
Перевод может его предавать. Например, в итальянском переводе роман «Голдфингер» начинается так:
«James Bond stava seduto nella sala d’aspetto dell’aeroporto di Miami. Aveva già bevuto due bourbon doppi ed ora rifletteva sulla vita e sulla morte»[303].
Но это не эквивалентно оригиналу:
«James Bond, with two double bourbons inside him, sat in the final departure lounge of Miami Airport and thought about life and death».
В оригинале – это одно предложение[304], в строении которого видна своеобразная concinnitas[305]. Тут нечего добавить. И Флеминг всегда пишет именно так, на этом уровне мастерства.
Он рассказывает истории неистовые и невероятные. Но и такие истории можно рассказывать по-разному. В своем романе «Однажды одинокой ночью» («One Lonely Night») Микки Спиллэйн так описывает бойню, учиненную Майком Хаммером:
«Они услышали мой крик и ужасный грохот пистолета, и визг, и стук пуль, и это было последнее, что они слышали. Пытаясь бежать, они падали, чувствуя, как их собственные ноги выходят из повиновения. Я видел, как голова генерала дернулась и затряслась, прежде чем он упал на пол и покатился по нему. Парень из подземки пытался остановить пули руками, но у него ничего не получилось, и он повалился на пол рядом с генералом».
Когда Флеминг описывает смерть Ле Шифра («Casino Royale»), он использует, несомненно, более изощренные приемы:
«Послышался резкий, но тихий всхлип, как будто из тюбика зубной пасты выдавили пузырек воздуха. И никаких больше звуков, и вдруг у Ле Шифра появился еще один глаз, третий глаз – на том же уровне, что и два других; как раз там, где лоб переходил в массивный нос. Маленький черный глаз без ресниц и бровей. Какой-то миг все три глаза смотрели прямо, на другой конец комнаты, а потом лицо Ле Шифра как будто поскользнулось и упало набок. Два крайних глаза, дрожа, обратились к потолку».
Здесь больше сдержанности и стыдливости, чем в грубоватых излияниях Спиллэйна; но здесь есть также и чувство образа в духе барокко; образа, изображаемого без эмоциональных комментариев, – словами, которые всего лишь «называют» вещи недвусмысленно своими именами.
Флеминг отнюдь не избегает стиля Grand Guignol
