Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [58]

Те, кто знакомы с историями Рекса Стаута, понимают, что изложенная схема описывает лишь малую часть того набора топосов (topoi)[225], повторяющихся мотивов и ситуаций, которые встречаются в сюжетах о Ниро Вульфе и делают их столь живыми. Набор этот гораздо богаче: он включает в себя и почти непременный арест Арчи Гудвина по подозрению в сокрытии улик или в даче ложных показаний; и долгие рассуждения о том, на каких условиях Ниро Вульф согласен взяться за дело очередного клиента; и наем внешних агентов вроде Сола Пензера и Орри Кэйгора; и картину в кабинете Ниро Вульфа, спрятавшись за которой Арчи или сам Вульф могут наблюдать через глазок за поведением и реакциями человека, подвергаемого тому или иному испытанию по ходу собеседования в кабинете; и сцены между Вульфом и неискренними клиентами, и т. д., и т. п. Список этих топосов столь велик, что с его помощью можно исчерпать все возможности сюжета, который должен уложиться в определенное для повести или романа количество страниц.

При этом «вариации на тему» – бесконечны: каждое преступление имеет свои психологические и экономические мотивы, каждый раз автор придумывает как бы новую ситуацию. Именно как бы новую: потому что на самом деле читатель никогда не проверяет, в какой мере действительно ново то, что ему в данном случае рассказывают. Главные моменты повествования – вовсе не те, в которые происходит нечто неожиданное; это моменты второстепенные. Главные же моменты – те, когда Ниро Вульф повторяет свои обычные жесты, когда он – в апогее напряженного сюжета – в энный раз поднимается наверх, чтобы поухаживать за своими орхидеями, или когда инспектор Крамер врывается в кабинет Вульфа, просовывая ногу в закрывающуюся перед его носом дверь, отталкивает Арчи Гудвина и, угрожающе подняв палец, предупреждает Вульфа, что на этот раз все это не сойдет ему с рук. Чары книги, ее способность дать читателю ощущение отдыха и психологической разрядки, обусловлены именно тем, что, сидя дома в кресле или в вагоне поезда, читатель постоянно узнает то, что он уже знает и что хочет узнавать вновь и вновь. Именно ради этого он и купил книжку. Читатель получает удовольствие от не-истории (the nonstory, la non-storia), если под историей (a story, una storia) мы понимаем развитие событий, ведущее нас от некой начальной точки к некой точке конечной, о которой вначале мы не имеем никакого представления. Удовольствие такого читателя обусловлено именно отказом от развития событий, уходом от напряженности прошлого-настоящего-будущего в убежище мгновения, которое любимо, потому что постоянно повторяется.

4.7. Итеративная схема как избыточное сообщение

Несомненно, что механизмы подобного рода в большей степени реализуются в современном литературном ширпотребе, чем в романах-фельетонах XIX века, в которых, как мы увидим ниже, сюжет был основан на развитии, а персонажи «тратили» себя до конца, вплоть до смерти. По-видимому, одним из первых «нерастрачиваемых» персонажей, появившимся уже в период упадка романа-фельетона, на рубеже двух веков, к концу belle époque[226], был Фантомас[227]. Поистине, с ним завершилась эпоха[228]. Поэтому возникает вопрос: не отвечают ли эти новейшие итеративные механизмы некой глубинной потребности современного человека и, соответственно, не являются ли они гораздо более мотивированными и оправданными, чем может показаться на первый взгляд?

Если рассмотреть подобную итеративную схему со структуралистской точки зрения, то обнаружится, что мы имеем дело с типичным случаем сверхизбыточного сообщения. Повествования П. Сувестра и М. Аллена[229] о Фантомасе или Рекса Стаута о Ниро Вульфе – это такие «сообщения», которые сообщают нам крайне мало, но, напротив, используя избыточные элементы, постоянно штампуют одно и то же «означаемое», которое мы уже благополучно усвоили во время чтения первого опуса соответствующей серии (в данном случае «означаемое» – это определенный механизм действия, движимый определенными персонажами в пространстве определенных «топосов»). Таким образом, удовольствие от итеративной схемы – это удовольствие от избыточности. Потребность в развлекательных повествованиях, использующих подобные механизмы, – это потребность в избыточности, жажда избыточности. С этой точки зрения, большая часть массовой повествовательной литературы – повествования именно избыточные.

Итак, налицо парадокс: те самые «детективы», которые как будто предназначены для удовлетворения интереса к непредвиденному и сенсационному, на самом деле «потребляются» по причинам прямо противоположным – как пригласительные билеты в спокойный мир, где все знакомо, просчитано и предвидено. Неведение о том, кто преступник, становится моментом второстепенным, почти что предлогом. Более того, в «детективах действия» (в которых итерационные схемы торжествуют столь же, сколь и в «детективах расследования») напряжение (suspense), связанное с поиском преступника, зачастую вообще отсутствует: мы следим не за тем, как отыскивается преступник, – мы следим за «топосными» поступками «топосных» персонажей, определенный образ поведения которых мы уже полюбили.