Роксолана - [35]

Молнией пронеслись перед ней воспоминания о событиях, которые вырвали ее из родного дома. Ей чудилось, что на все земли и пути, по которым бродят татарские орды, простирается рука того, кто вот-вот войдет в комнату ее госпожи, и что этот человек и есть источник той неудержимой силы, которая истребляет все вокруг. Да, ее сердце билось все громче. Она ощущала какое-то никогда прежде не испытанное внутреннее беспокойство. И вся превратилась в слух, как если бы ждала, что в саду за окном вот-вот ударит и раскатится трелью соловей…

Ждать пришлось долго.

Наконец издали мягко зашелестели шаги по коврам. Настуся приоткрыла дверь и снова оперлась о решетку, сквозь которую проникали в гарем пышно распустившиеся цветы жасмина.

Настуся не стала смотреть на молодого султана. Только раз взглянула, всего один раз.

Владыка остановился.

Теперь он стоял прямо перед ней в лунном сиянии и блеске своей красоты и молодости. Первенец и законный наследник Селима Грозного – Сулейман Великолепный, властитель Цареграда и Иерусалима, Смирны, Дамаска и еще семисот богатых городов Востока и Запада, десятый и величайший падишах Османов, халиф всех мусульман, повелитель трех частей света, царь пяти морей, Балканских, Кавказских и Ливанских гор, и чудесных розовых долин вдоль реки Марицы, и страшных шляхов в степях Украины, могучий страж священных городов в пустыне – Мекки и Медины, и гроба Пророка, устрашитель всех христианских народов Европы и предводитель могущественнейшей в мире армии, что прочно стояла над тихим Дунаем, над широким Днепром, над Евфратом и Тигром, над Белым и Голубым Нилом…

Колени девушки дрогнули, но ни ясный ум, ни острая наблюдательность ее не покинули.

Этот человек был строен, высок и прекрасно одет. Глаза его были темными, как ягоды терна, белки их казались слегка покрасневшими. Высокий лоб, ласковое матово-бледное лицо, тонкий орлиный нос и плотно стиснутые губы с упрямым выражением. Спокойствие и ум читались в его глазах. В блестящей темной панели у дверей одалиски отчетливо отражалась его рослая фигура.

Степан Дропан из Львова казался ей лучше, потому что в нем не было такой важности. Но этот человек был моложе Степана. От него веяло такой молодостью, что нельзя было даже представить его старцем с седой бородой и морщинистым лицом. Это казалось просто невозможным.

Она опустила глаза и убрала руку с решетки… И почувствовала, как он окинул ее взглядом с головы до ног, словно осыпал раскаленными углями. Смутилась так, что кровь прилила к щекам. И вдруг застыдилась того, что грубая невольничья одежда скрывает красоту ее тела. А в следующее мгновение испытала еще больший страх от мысли, что скажет ее госпожа, узнав, что султан так надолго задержался возле нее…

Невольно подняла ресницы и умоляющим взглядом указала султану на дверь госпожи, словно подталкивая его туда. И снова опустила синие очи.

То ли султана Сулеймана задержал белый цвет жасмина, заглядывавшего в окно, то ли свет луны, окутавший пахучие лепестки, то ли бледное, как жасмин, личико Настуси, или ее испуг, – во всяком случае, он продолжал стоять, всматриваясь в нее, как в церковный образ. И наконец проговорил:

– Я тебя здесь раньше не видел. Так?

– Да, – почти беззвучно ответила она, не поднимая глаз.

– Как давно ты здесь?

В это мгновение открылась дверь соседней комнаты. Оттуда с сердитым видом выглянула одалиска.

Султан движением руки подал ей знак закрыть дверь. Женщина промедлила всего мгновение, но этого мгновения ей хватило, чтобы окинуть гневным взглядом, взглядом соперницы, свою служанку. Сулейман заметил это и, уже поворачиваясь к выходу, велел Настусе:

– Ты пойдешь со мной!

Вконец растерявшись, Настуся быстро взглянула на свою одежду и на госпожу. Та стояла, словно громом пораженная. Ничего не оставалось, как последовать за султаном. И уже на ходу она продолжала чувствовать жгучий взгляд госпожи и своих товарок-служанок. Взгляды эти вонзались в нее, словно отравленные стрелы.

2

Настуся не помнила, как и куда шла, как оказалась в небольшом угловом будуаре гарема, где зарешеченное окно заслонила ярко-синяя благоухающая сирень.

Сердце в груди билось до того сильно, что ей снова пришлось опереться об оконную решетку.

Молодой султан подошел вплотную и, взяв ее руку в свои, повторил вопрос:

– Как давно ты здесь?

– Три недели, – почти неслышно ответила она. Грудь ее при этом так вздымалась от волнения, что это заметил даже Сулейман.

– Чего ты боишься? – спросил он.

– Я не боюсь, только не знаю, как мне теперь показаться на глаза своей госпоже, которой я не по своей воле помешала увидеться с тобой…

От волнения Настуся забыла добавить один из титулов, положенных владыке Османов, и обратилась к султану на «ты». Он же, должно быть, решил, что она еще недостаточно знает язык и здешние обычаи.

– Тебе не нужно показываться ей на глаза, – проговорил он с улыбкой.

– Разве не то же самое будет теперь у меня с любой из твоих жен? – заметила она осторожно. – И разве не каждая затаит зло против меня?

Султан весело рассмеялся и сказал:

– Ты, я вижу, не знаешь, что всякую женщину или девушку, к которой хоть однажды прикоснулся султан, поселяют отдельно от остальных и предоставляют в ее распоряжение особых невольниц и евнухов.