Рокси - [10]

, аддералл — неважно. Буду их систематически принимать, буду следовать всем советам и налажу свою жизнь».

Айви в одиночестве доедает сэндвич. Здесь никто не шумит, ничто не отвлекает. Здесь только она и Ван Гог. Это напоминает ей о тех простых временах, когда она, еще совсем маленькая, отправлялась на пикник, и еда, запакованная в коричневую бумагу, всегда казалась вкуснее.

5 ЧУД есный к О роль внимания

АДДИСОН

Я сижу в последнем ряду на концерте фортепианной музыки. Рядом моя старшая сестра Рита. Она лихорадочно стучит спицами — вяжет шарф, который и так уже дважды обернул земной шар.

На сцене пятнадцатилетний юноша играет Третий концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром — пьесу, выжимающую все силы из самых виртуозных пианистов. Я хотел бы насладиться музыкой, но не могу. Какая ирония: так называемый король внимания сам не в состоянии сосредоточиться.

— Ты слишком много думаешь, Аддисон, — укоряет меня Рита. — Перестань утруждать голову и просто делай свое дело.

Хотя никто не может нас слышать, Рита шепчет, потому что мы как-никак на концерте.

Да уж, она может проводить свою жизнь за вязанием и раскладыванием вещей по полочкам, как того желает ее сердце, но меня это не прельщает.

— Я устал пахать на дядю, — отвечаю я. — Вернее, на дядьев. Наши родственнички по восходящей линии творят, что хотят, и им все сходит с рук. Надоело мне играть по правилам! Надоело быть заурядным.

Я думаю о Крисе, который может заполучить кого угодно и когда угодно. Или еще хуже — о близнецах Инее и Снежке, которые, облачившись в белые шелковые одежды и увешавшись сверкающими драгоценностями, нежатся в приватной кабинке, как будто правят миром, и заставляют Праздник приходить к ним, а не наоборот. Но больше других я думаю о Рокси, которая считает себя намного выше меня. И это бесконечно раздражает.

— Гедонизм — не та вещь, которой стоит завидовать, — произносит Рита тоном святой праведницы. — Крис, братья Коко и прочие наши непутевые родичи портят все, к чему прикасаются, за ними тянется бесконечный шлейф бед и страданий…

— Которых они не видят, — подхватываю я, — поскольку никогда не оглядываются назад.

— Но мы лучше них! Мы способны изменять миры, а они умеют только разрушать. Мы садовники, Аддисон.

— Да-да, мы взращиваем и все такое, но обжираются-то они!

Рита лишь поводит плечами.

— Чем они там занимаются — не наше дело. — И она добавляет еще один ряд к своему шарфу, вечно остающемуся бледно-желтым, никогда не зеленеющему от зависти.

Мальчик на сцене играет безупречно. Большинству и в голову не приходит, какой это подвиг, но я-то знаю. Много лет назад родители мальчика расхохотались бы при одной только мысли о том, что он сможет выступать на сцене. Однако я тихо вошел в его жизнь и успокоил малыша. Помог освоиться в его собственной коже. А затем он открыл для себя фортепиано.

— Ты неверно смотришь на вещи, Адди, — молвит Рита. — Посмотри, какое чудо ты сотворил! Гордись!

— Аплодировать будут ему, не мне.

Рита хмуро смотрит на меня. Ух как я ненавижу, когда она так хмурится!

— Ты, похоже, превратился в горькую пилюлю, Адди! Тщеславие до добра не доведет. Мне кажется, ты слишком много общаешься с Рокси, она плохо на тебя влияет.

Я не могу удержаться от смеха:

— Ты просто завидуешь, что у меня друзья в высших кругах! — И с натянутой беспечностью добавляю: — Я даже на Праздник хожу… иногда.

Я рассчитывал, что она как-то на это отреагирует, но Рита остается бесстрастной.

— Я там бывала, — говорит она. — Это не для меня. А ты, Аддисон, — думаешь, это для тебя? Тебе там действительно нравится или ты только делаешь вид?

Вопрос задевает меня сильнее, чем следовало бы. Потому что глубоко внутри я знаю ответ.

— А ты-то что здесь делаешь? — напускаюсь я на Риту. — Мальчишка на сцене мой питомец, не твой!

Она опускает вязание.

— Видишь вон ту девочку, там, впереди? Ей трудно усидеть на одном месте. Вот меня и призвали ей помочь.

Как это типично — бросать Риту на борьбу с подобными мелкими неприятностями.

— Если она не может спокойно сидеть на месте, это еще не значит, что ей нужна ты!

Рита вздыхает.

— Не мы принимаем это решение. Наше дело — служить своим питомцам.

— Питомцам! — ехидничаю я. — Даже наш жаргон подчеркивает всю нашу заурядность.

— Не заурядность, а ответственность, — возражает Рита. — Это слово напоминает нам, что мы призваны служить и заботиться. А те, что на Празднике, — они смотрят на людей как на объект собственности, дающий им возможность доминировать. Люди для них мишени; они их так и называют. — Она указывает на сцену: — Ты этого хотел бы для молодого человека, ради которого так стараешься?

— Конечно нет, — буркаю я.

Но я также знаю, что есть другие люди — взрослые, побитые жизнью, отлично сознающие разницу между пользованием во благо и злоупотреблением. Вот этих я без проблем сделал бы мишенями, обратив на них всю силу своего острого, как лазер, фокуса.

Девочка перед нами — подопечная Риты — начинает ерзать в кресле, и Рита, потянувшись к ней, обвивает шарфом ее плечи.

— Тихо, — произносит Рита, одновременно нежно и твердо. Девочка застывает. Затем расслабляется, и Рита возвращается к своему вязанию, удовлетворенная. — Видишь? Вот так-то лучше.