Рокси №14, январь-апрель 1988г - [6]

Позвали Кинчева. Он вышел уже в гриме, без пальто. Увидев жену, попытался объясниться со стражами порядка, но его и слушать-то никто не стал. Тогда Константин подходит к жене, чтобы вернуться назад вместе с ней. Подойти-то он подошел… Назад не пускают ни его, ни её.

Кинчев разозлился и решил уйти. Они были уже на полпути к остановке, когда их догнали администраторы. Уговорили вернуться. За это время выставляется еще одно оцепление, вновь прибывшие вообще мало что понимают в происходящем, и знают только одно: не то, что не пускать, а вообще не подпускать!

Кто-то из администраторов побежал за «средним» начальством. «Средний» начальник обещал всё уладить, и… исчез в недрах Дворца.

Кинчев, его жена и Ада стоят перед оцеплением, пытаясь пройти внутрь. Безнадежно. Сзади начинают напирать собравшиеся. Еще раз попытались объяснить милиционеру, что перед ним беременная женщина. В ответ — смех, ругань, афоризмы типа "все вы тут беременные, знать ничего не хотим".

Очередная попытка объяснить что-либо милиции. Анну Голубеву толкают, причем, довольно сильно. Она дает милиционеру пощечину, тот замахивается, собираясь её «добить». Наперерез ему бросается Кинчев. Он даже не успевает ударить служителя Фемиды, он только задевает в толчее чью-то шапку, — его заваливают на землю, а потом бросают в «воронок». В этой толчее администратору Ленконцерта, женщине лет пятидесяти, рвут пальто и чуть не ломают руку. Увидев, что Кинчев в «воронке», толпа начинает глухо гудеть, и медленно надвигаться на милиционеров. Мгновенно, по распоряжению гуманного начальства, Кинчева освобождают, и вместе с женой пропускают внутрь. Торжество справедливости! Но на этом не конец инцидента, это только экспозиция дальнейших событий.

После задержки концерт все-таки начинается. Кинчев сообщает, публике, что концерт задержан по вине «ментов», которые не пропускали в зал "меня и мою беременную жену". При этом Кинчев высказывает некоторые сомнения по поводу перестройки. И он прав! Слов, слов, слов, уже успевших покрыться пылью затасканных плакатных оборотов, куда больше, чем конкретных дел.

Концерт продолжается. Перед сценой — бесконечная толпа и давка. Милиция «работает» вовсю. Кинчев все это видит. Конечно, рок — это музыка протеста, бунта, борьбы, всё это так, но когда от концерта к концерту, от номера к номеру видишь "красное на сером"… Когда один из милиционеров чересчур уж рьяно отшвырнул какую-то девчонку, Кинчев объявил: "Песня посвящается иностранцам, находящимся в зале… ментам, и прочим гадам!" Толпа ревёт. Потом звучит мощный хардовый рифф "Эй, ты, там, на том берегу!.."

22 ноября. В воскресном выпуске газеты «Смена» появляется статья некоего В.Кокосова "АЛИСА с косой чёлкой". Публикации предшествует анонс, напечатанный накануне. Читателей заранее информируют о том, что АЛИСА совершила профашистскую акцию. (Странно: фашизм — не лучшая тема для рекламы!).

О чем же пишет В.Кокосов? Нет смысла пересказывать этот опус, к тому же, написан он удручающе бездарно: стилистика протокола или подметного письма. Кокосов описывает концерт в «Юбилейном»: инцидент на служебном входе изложен частично, про хамство милиции — ни слова, грубо вёл себя (разумеется!) только Кинчев, статья перенасыщена показаниями дружинников и милиционеров, а также очевидцев-доброхотов, все показания, разумеется, против Кинчева. Главная сенсация: в одной из песен Кинчев спел "Хайль, Гитлер! На том берегу!" Соответственно, группа обвиняется в пропаганде нацизма, общий же тон статьи в духе главного пункта обвинения.

"Смена" — газета заурядная, звезд с неба в ней никто не хватает, но в данном случае все возможные рекорды популярности были побиты: может быть, за "Московскими новостями" не охотились с такой прытью, как за «Сменой» от 22 ноября. Еще бы, не каждый день прочтёшь такое!

На следующий день город заволновался. В рок-клубе поначалу все были спокойны: ну, во-первых, знали, что «Смена» готовит какую-то пакость, во-вторых, никто не мог предположить, насколько серьезными окажутся последствия. Завязка закончилась, началось нарастание действий — звонки из вышестоящих организаций… О В.Кокосов, зауряднейший сотрудник «Смены», скромно специализирующийся на милицейской хронике, ожидал ли ты, что твое сочинение получит такой резонанс? Вряд ли. Ему, В.Кокосову, активному оперотрядовцу в самом недавнем прошлом, а ныне — репортеру, суждено было, казалось, до конца второго тысячелетия пребывать в безвестности, тут же все о нем заговорили! Позванивать даже стали, иногда в довольно позднее время, звонят, интересуются его, кокосовскими воззрениями, о жизни беседуют, ну и вообще… Впрочем, по ряду причин, разговоры были не слишком продолжительными.

Дела тем временем приняли совсем нешуточный оборот. Быстро стало ясно: Кинчев «Хайль» не говорил. Правда, эта версия многим была на руку, и расстались с ней неохотно. Но все-таки расстались. А как иначе, если 99,5 % находящихся в зале ничего подобного не слышали, поскольку ничего подобного не произносилось. «Свидетели» оказались, стало быть, в явном меньшинстве. Кроме того, существует фонограмма концерта. Запись велась не только с пульта, (эту-то сразу после концерта конфисковали молодцы-дружинники), АЛИСУ записывали и многочисленные любители прямо из зала, и службы Дворца. Эти записи могли отличаться друг от друга качеством, но вряд ли эта разница была такой, что в одном случае «Хайль» прослушивалось, а в другом — нет. Тот же Кокосов, творивший в весьма сжатые сроки, не мог не знать о существовании фонограммы, тем более, при его профессионально-тесных связях с милицией. Как бы ни был короток срок, отпущенный ему на творчество, он обязан был внимательно прослушать фонограмму. Он этого не сделал.