Роковой сон Спящей красавицы - [3]

По иронии судьбы, кладбище соседствовало с домом престарелых.

– Послушайте, Пьер, – снова зашептал месье Мэй, – я подумал, что мы должны с ним поговорить, мы вдвоем, вы и я, сегодня, когда вернемся с кладбища. После погребения я всех приглашу на бокал вина. Сестра Тити приготовила легкие закуски. Вот тут мы его и возьмем в оборот. Уверяю, я настроен на серьезный разговор! Мы его отвадим от нашего пансиона…

– …И он пойдет в другой… – угрюмо продолжил Жиро.

В тот роковой день Эжени зашла к нему в кабинет и пожаловалась на боль в ногах, по ночам ее мучили судороги. Пьер выписал ей лекарство:

– Тити (так звали сестру) вечером принесет вам таблетки, чтобы вы не забыли их принять.

– У Тити в голове ветер, лучше дайте таблетки мне, я не забуду.

Эжени ушла, а доктора поглотила проблема запора месье Фуке, потом он навестил мадам Ленуар, которую хотела задушить невестка. Следующие на очереди были супруги Боншан. Оба страдали от ожирения, жаловались на маленькие порции на кухне и на вороватую кухарку. Для снижения аппетита доктор прописал им йогурт с отрубями и велел есть побольше фруктов.

Ровно в 18.00 он уже оседлал свой байк и поехал в бар «Канотье», где его ждала Янник. После ужина они немного прошлись, а вернувшись домой, оба засели за компьютеры. Все было тихо, спокойно, как всегда, исключая ранний подъем… Около пяти утра позвонила перепуганная медсестра и сказала, что мадам Шелешеф (выговорить фамилию Эжени удавалось не каждому) умерла.

Жиро осматривал труп вместе с врачом неотложки. Оба констатировали смерть в результате перелома основания черепа. «Видно, вечером старушка хотела выйти в сад, оступилась и упала с лестницы. Всего-то пять ступеней! Но в 97 лет и их достаточно». Ясно, что свидетелей происшедшего не нашлось. Когда врачи перешли к заполнению бумаг, явился полицейский. Его визит носил чисто формальный характер. Об этом позаботился месье Мэй.

Жиро и тут не успел, не смог, опоздал…

Лишь потом, почувствовав уколы совести, он пришел в кабинет директора и решительно заявил, что намерен обратиться в полицию. Он рассказал Мэю все, что знал, и о пройдохе Замчински, и о старушке в Сан-Рафаэле, и о пропавших из комнаты Эжени дорогих украшениях.

– Вы слишком категоричны, Жиро. А вам не приходит в голову, что она могла просто их ему подарить, – часто моргая, ответил месье Мэй, он работал в пансионе всего три месяца, полицейское расследование совсем не входило в его планы.

После кладбища процессия вернулась в пансион. В гостиной были накрыты столы. На каминной полке стояли фото Эжени в разных театральных костюмах: то в кокошнике и сарафане, то в восточном костюме, то в длинной шопеновской пачке, украшенной стразами и перьями… В молодости она была невероятно хороша.

Месье Мэй, довольно потирая руки, обвел взглядом всех собравшихся и замер – Замчински исчез.

3. Арнольд Михайлович Каратов

Весь мир – театр, но труппа никуда не годится.

О. Уайльд

В четверг Арнольд Михайлович Каратов ушел из офиса раньше обычного и даже оставил машину на офисной парковке: с некоторых пор в центре Москвы стало надежнее передвигаться пешком. К сегодняшней, назначенной на восемь вечера, встрече ему хотелось подготовиться заранее. Он слишком долго ее ждал. И хотя времени оставалось еще предостаточно, он все равно то и дело поглядывал на часы. Погода стояла чудесная, вторая декада сентября – бабье лето: летняя духота ушла, но ясное небо и тепло остались.

Пройдя часть пути дворами, Арнольд Михайлович вышел на Тверскую, на ходу краем глаза поглядывая на свое отражение в окнах витрин: импозантный, холеный мужчина средних лет. Ему нравилось то, что он видел.

Дорога от офиса до «Елисеевского» отняла у него минут двадцать, за которые Каратов во всех подробностях продумал меню предстоящего ужина, определив его как «простой и легкий», ничего трудносочиненного, нарочитого. Ведь меню – это своего рода признание. Иногда накрытый стол и приготовленные кушанья могут рассказать о поваре больше, чем он сам считает нужным о себе рассказывать. Вот и сегодня Арнольду Михайловичу не хотелось бы обнаружить свою излишнюю заинтересованность в предстоящем визите, нетерпеливое его ожидание…

«Итак, зеленый салат с подкопченной семгой, затем говяжьи антрекоты средней прожарки с запеченными овощами: баклажанчик, болгарский перец, лук-шалот. А в качестве финального аккорда – сырная тарелка с виноградом…» – так решил Каратов, но, поглядев на лотки с виноградом, недовольно скривился:

– Девочки, ну это просто ни в какие ворота! Вы чем тут торгуете, изюмом? – притворно строго заговорил он с подошедшей продавщицей.

– Вчерашний завоз. Извините, Арнольд Михайлович. – Они были знакомы.

– Э-эх! И это в Елисеевском-то магазине! А еще боремся за звание дома высокой культуры быта! – произнес он голосом председателя Бунша из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

Продавщица засмеялась.

Вместо винограда пришлось купить баночку французского горного меда, после чего он направился в винный отдел, где уверенно подошел к табличке с надписью «Италия» и, не глядя на ценник, положил в корзину три бутылки красного тосканского. Дома вино, разумеется, было, но в прошлый раз они пили именно это…