Роковой сон Спящей красавицы - [10]

От собственного бессилия ему вдруг очень захотелось плакать. Как в детстве, когда он плакал, а мама его успокаивала, и все горькие мысли сразу уходили. Но мамы больше нет…

6. После кражи

Поклонников миллион, а в аптеку сходить некому.

Фаина Раневская

– Арина Ивановна, надеюсь, вы не возражаете против записи нашей беседы? – спросил ее следователь, тучный, лысый мужчина, слегка за пятьдесят, с добродушным лицом, представившийся Глебом Сергеевичем Павленко.

– Нет, не возражаю, – ответила она.

– Значит, если я правильно понял, пропавший экспонат музею не принадлежал? И все же он как-то попал на выставку? – проговорил следователь и включил диктофон.

– Вы поняли правильно. О его включении в экспозицию я договаривалась с частным коллекционером, – отозвалась Арина, говорила она спокойно, медленно, потому что с утра напилась успокоительного – в движениях и речи появилась приятная плавность.

Допрос происходил в зале музейного лектория, который на время оперативно-следственных действий приостановил свою работу.

Это был уже повторный допрос, хотя сами полицейские почему-то жеманно называли его «беседой». «Давайте побеседуем с вами».

В первый раз, сразу после кражи, с Ариной «беседовал» прыщавый молодой парень, наглый, нервный, очень противный. Потом он «побеседовал» с Мариной Эдуардовной, с которой случилась истерика, затем – со смотрительницей зала Раисой Петровной. На следующий день дамочку отвезли в больницу с гипертоническим кризом, и прыщавый больше не появлялся.

Но осадочек, как говорится, остался.

Да уж, шутки в сторону, в музее произошло настоящее ЧП, поэтому весь коллектив сотрудников буквально стоял на ушах. Новость о краже мгновенно разлетелась по Москве, и уже на следующее утро у входа толпились репортеры. Руководство в ожидании высокого министерского решения попряталось по кабинетам и хранило молчание. Сотрудники тоже не давали никаких комментариев. Атмосферу, царившую в это время в музее, можно было бы охарактеризовать одним емким словом – страх. Люди боялись не просто потерять работу, а быть уволенными по статье, с волчьим билетом. В итоге журналистам пришлось общаться с говорящей головой из пресс-службы МВД.

Следователь Павленко оторвался от своих записей, отер носовым платком потный лоб и внимательно посмотрел на Арину.

– По вашим словам, у музея – обширные фонды. Неужели этот… экспонат нельзя было чем-то заменить?

– Во-первых, в наших фондах ничего подобного не нашлось. – Арина вяло усмехнулась, понимая, насколько это бессмысленно – объяснять следователю, как формируется подобная экспозиция. – Хотя, конечно, если рассуждать теоретически, то можно было бы и не привлекать частных коллекционеров. Но тут, понимаете, как бы вам это… Представьте, допустим, что на выставке, посвященной Феликсу Дзержинскому, все экспонаты один к одному: фуражка, кожанка, сапоги, но нет его любимого «нагана», – попыталась пошутить Арина, но шутка следователю не понравилась.

– Кхэ… очень популярно объяснили. – С кислой усмешкой он склонился над своими бумагами.

– Простите, не хотела вас обидеть, – смешалась Арина. – Ну а во-вторых, сам факт участия в выставке таких известных коллекционеров, как Григорий Борисович Лейбман, может привлечь внимание. Имя громкое, понимаете? После того как он дал свое согласие, у выставки сразу появилась группа поддержки, нами заинтересовалась пресса. Очень достойный был господин. Светлая ему память.

– Если не ошибаюсь, он скончался месяц назад?

– Да, примерно так. Больное сердце, ему уже под восемьдесят было.

Следователь понимающе закивал:

– На некоторые вопросы, Арина Ивановна, вы уже отвечали моему коллеге, но я хотел бы кое-что повторить.

– Конечно-конечно, – согласилась она, а про себя отметила, что нынешний следователь заметно отличался от того, который всех обхамил.

– Так вот, все-таки по поводу денежного эквивалента похищенного артефакта?..

– Его стоимость, как я уже объясняла, установить сложно. Такие вещи в комиссионках не продаются, только с аукционов. И потом дело же не в деньгах…

– Понятно, – закивал следователь и, черкнув что-то в своих бумагах, задал следующий вопрос: – Что ж, тогда давайте поговорим о личности предполагаемого преступника. Есть ли у вас какие-то предположения, кому эта вещь могла быть настолько интересна?

– Ответ напрашивается сам собой. Наша выставка как раз об этом – поклонниках великого таланта. У Сергея Яковлевича Лемешева их было немало. Они не то что ежедневники, а перчатки, галоши, носовые платки у него перли, пуговицы отрывали! Для них пуговица кумира была равнозначна бесценному сокровищу.

– И вы это серьезно? – с недоверием переспросил Павленко.

– Абсолютно, – ответила Арина. – Вам все это кажется чем-то несерьезным, фантастическим, потому что вы не театрал.

– Увы, не сложилось.

– Жаль, жаль, в том смысле, что, будь вы театралом, вам было бы понятнее, на что способны почитатели талантов, таких как Лемешев, тех, кто снискал всенародную любовь!

– Что ж в СССР так любили оперу?

– Почему же, не только оперу. А кино, а драмтеатр, а в балете какие были имена! Плисецкая, Васильев, Максимова, Лиепа, Семенова, Лепешинская… Людям нужны кумиры! – воодушевилась Арина. – Вот вам пример, у Галины Сергеевны Улановой, надеюсь, не надо объяснять, кто она такая, была поклонница, американка. Звали ее Эвелина Курнанд. Так вот, эта Эвелина ездила за Улановой по всему миру, следила