Роковой сон - [12]

— Да-да, мой бедный Вильгельм — это мудрая цапля, — прокаркал Гале и принялся с полубезумным видом играть своими пальцами. — Но у него кривой клюв. А у цапли такой может быть, а, кузен Рауль?

— Меня уже тошнит от твоих загадок, — сказал юноша и поднялся, передернув в ознобе плечами от холодного ночного воздуха, пробравшегося под рубашку. — Знай себе, сторожи. Но помни: четыре глаза видят больше, чем два.

Он пробрался обратно к своему тюфяку и принялся одеваться. Металл кольчуги звякнул, когда он натягивал ее через голову, и спящий сосед повернулся, что-то пробормотав сквозь сон. Рауль одел перевязи поверх штанов и закрепил пряжкой свой меч. Когда он на этот раз пробирался к лестнице, то был уже полностью, вплоть до шлема, экипирован.

— Что за храбрый рыцарь к нам идет! — фыркнул Гале и посторонился, чтобы Рауль мог пройти мимо. — Вильгельм, брат мой, тебя прекрасно охраняют. — Он посмотрел на поднимающегося вверх юношу. — Спи спокойно, Вильгельм, у твоего нового сторожевого пса чуткий нос.

Прокравшийся в замок рассвет осветил лежащих на полу рыцарей, обмякшие во сне грубые лица и мечи, брошенные прямо около соломенных тюфяков. На лестнице скорчился шут, он беспокойно дремал, положив голову на руки. Около закрытой двери, выходящей на верхнюю галерею, стоял юный рыцарь, держа в руках обнаженный меч. Он стоял очень тихо, но когда до его слуха донесся снизу легкий шум, он внимательно прислушался, а пальцы крепче сжали эфес.

С восходом солнца тишину нарушили новые звуки. Повара начали свои кухонные дела, а извне доносился шум пробуждающегося города.

Со вздохом потянувшись, чтобы размять онемевшее тело, Рауль оставил свой пост. Внизу, в зале, все еще спали, но Гале уже проснулся и одобрительно похлопал юношу по спине:

— Рауль — хороший песик! — фыркнул он. — Бросит ли хозяин Вильгельм косточку своим двум собачкам?

Рауль зевнул и потер глаза.

— Слушай, дурак, сейчас, при свете дня, я спрашиваю сам себя: неужто я тоже поглупел? — сказал он и спустился в освещенный солнцем зал.

На второй день пути кавалькада свернула к западу вдоль берега, пока не перешла вброд реки, отделяющие Бессен от Котантена. Дальнейший путь вел на север, по диким местам, через бескрайний лесной массив. На каждом встречающемся холме виднелись крепости, причем любая могла служить угрозой миру в Нормандии. Эти земли и люди на них казались недружелюбными и были вовсе не похожи на родную провинцию Рауля — Эвресан.

Замок Валонь стоял на краю леса. Покои, отведенные герцогу, были едва чем-то большим, нежели простым охотничьим домиком, ничем не украшенным и для всех легко доступным. Кроме зала, в нем оказалось еще две комнаты на верхнем этаже, а за главным зданием, в примитивном внутреннем дворе, стояли несколько полуразвалившихся деревянных домишек. В одном из них разместили охрану, другое заняли повара, кухонные служки, лакеи и егеря. Был еще и третий, побольше, в котором сделали конюшню для скакунов. Менее удачливые разместили своих коней прямо под соломенным навесом. Среди них оказался и конь Рауля — Версерей. Как и в Байе, рыцари превратили зал главного здания в спальню, но Рауль, чья подозрительность отнюдь не была успокоена тем, что он видел вокруг, урывал сколько мог сна днем, а вечером, когда факелы гасли и все засыпали, занимал свой сторожевой пост у дверей герцога, где и пребывал всю ночь. От ночного бодрствования он получал поразительное удовольствие. Это была настоящая служба, и, хотя герцог не знал о ней и не выделял юношу среди прочих придворных, Рауль был доволен, чувствуя, как во время этих длинных ночных бдений возникает и укрепляется удивительная незримая связь между ним и молодым правителем, который благодаря этой неусыпной охране мог спокойно спать за закрытыми дверями.

Герцог охотился на дичь в заповедных лесах, натравливал своего сокола и на зайца, и на цаплю, причем с полной отдачей сил и решительностью занимался и всем тем, что привело его в Котантен. Его дворянам это казалось странным: Вильгельм ничего не упускал. «Но если он настолько проницателен, — удивлялся Рауль, — то почему же не видит признаков враждебности вокруг? Трудно было истолковать их как-то иначе: местные бароны держались особняком, сопровождавшая его свита перешептывалась по углам, за границу с герцогом поехало гораздо меньше рыцарей, чем вертелось теперь вокруг красавчика Ги Бургундского».

Посторонний мог бы подумать, что именно этот улыбающийся принц и правит Нормандией. Сопровождаемый хвостом многочисленных лизоблюдов, он бахвалился, наряжаясь в бархат и драгоценности, и принял по отношению к Вильгельму покровительственный тон, вряд ли объяснимый простой благорасположенностью старшего кузена. Рыцари так и вились вокруг, а простой люд радостно приветствовал его, так как Ги всегда был весел, смеялся и щедро разбрасывал подачки.

Рауль ненавидел Бургундца. Юноша просто сгорал от ярости, видя, как Ги очаровывает рыцарей Вильгельма и бесстыдно узурпирует полагающиеся по сану герцогу почести и привилегии, удивляясь при этом, почему Вильгельм носится со своим кузеном, будто не замечая постоянной изощренной надменности последнего. Казалось, более сильная личность подавила более слабую, но никто, поглядев на кузенов, не решил бы, что Вильгельм — слабая сторона дуэта.