Роковой шаг - [80]

Я направилась в Довер-хаус. Бедную Присциллу совсем придавило горе. Дамарис была ее любимой дочерью. Я не думаю, что она когда-либо понимала мою мать: Карлотта всю свою жизнь была экзотической и яркой. А Дамарис была спокойной, нежной домоседкой, дочкой, которую хочет всякая женщина, — доброй, великодушной дочкой, самоотверженной до крайности, дающей все и жертвующей всем. Этой милой, любящей, простой Дамарис не было больше; она ушла, оставив за собой столь многих скорбящих о ней, чьи судьбы стали беднее без нее, людей, которые нуждались в ней.

В Эверсли было мрачно. Карлтон не выбирался из кровати, и Арабелла ощущала острое беспокойство о его здоровье. Смерть Дамарис оказалась ударом, который ей было нелегко сейчас выдержать.

Это действительно был дом скорби.

Апрельским днем, через неделю после смерти, Дамарис похоронили на церковном кладбище, где покоились несколько поколений Эверсли.

Я никогда не забуду угрюмого звона колокола, когда носильщики внесли гроб в церковь. Я держала Сабрину за руку. Она была очень спокойна, и ее прекрасные глаза казались огромными на бледном лице.

Когда мы стояли вокруг могилы и прислушивались к звукам падения земли на гроб, девочка судорожно прижалась ко мне, и я обняла ее, утешая. Она отвернулась от могилы и уткнулась лицом в мою юбку.

Я не смела взглянуть на Джереми, который был словно во сне. Я видела, что Смит стоит рядом с ним, и была благодарна Смиту. Он заботился о Джереми в прошлом и будет делать это и теперь.

Дома нас ждали поминальные закуски — ветчина, говядина, маленькие пирожки и подогретое вино с пряностями. Наша компания, спокойная и грустная, собралась в большом холле. Все говорили о многочисленных достоинствах Дамарис. На похоронах обычно хвалят достижения и таланты усопшего, но в случае с Дамарис эти слова были заслужены.

Как нам будет не хватать ее! Этот дом не сможет оставаться прежним. Я поняла, что именно ее присутствие рассеивало его зловещую атмосферу.

Жанна говорила, что это несчастливый дом; теперь и мне казалось, что он посещаем злыми духами.

Гости разъехались, и дом затих. Джереми пошел в комнату, которую они делили с Дамарис, и замкнулся в своем горе.

Я предложила Сабрине прогуляться по саду, и она согласилась пойти со мной. Некоторое время она молчала, а затем начала говорить о похоронах.

— Моя мама лежит в этой большой дыре, в ящике, — сказала она. — В таком красивом ящике из полированного дерева с множеством золота на нем.

— Бронзы, — сказала я.

— Золото лучше бронзы. Но нельзя же хоронить в золоте, правда? Оно стоит слишком много. Могильные камни похожи на старух или стариков, завернутых в серые плащи.

— Да, — согласилась я. — Немного похожи.

— Ночью они перестают быть камнями и превращаются в людей.

— Кто тебе это сказал?

— Я слышала, что они так говорили. Она имела в виду слуг. Я знала, что некоторые из них убеждены, будто в Эндерби живут призраки.

— И, — продолжала Сабрина, — могилы раскрываются, а покойники выходят из гробов.

— Это чепуха.

— Они танцуют на могилах, и если кто-нибудь заходит туда в это время, они хватают его и не позволяют уйти. Они отнимают у него сердце и все остальное и берут их себе. Затем они вновь оживают, а тот другой умирает.

— Да где же ты слышала такие байки?

— Не скажу.

— Ты сама придумала их.

— Может быть.

— Сабрина, — сказала я, — как славно нам с тобой вдвоем. Ты согласна?

— Было бы славно, если бы…

— Если бы что? — спросила я.

— Ничего, — сказала она.

Мне казалось, что прежняя Сабрина возвращается. Она уже немного смеялась. И я подумала: она приходит в норму. Все же она еще совсем ребенок.

* * *

Я провела три недели в этом траурном доме, и в течение всего этого времени грусть не проходила.

Джереми лелеял свое горе. Он принадлежал к тому сорту людей, которые сосредоточивают всю свою нежность на одной особе, и этой особой была для него Дамарис. Его жена была центром его жизни, и любовь к ней, потребность в ней были такие великие, что ничто иное не могло спорить с этим. Для Джереми жена всегда была главной, и хотя он любил своего ребенка, Сабрина занимала второстепенное место в его сердце. Он хотел сына, и Дамарис надеялась подарить ему малыша. Эта неудача была горьким разочарованием, но она была все же не так важна по сравнению с потерей Дамарис. Когда она умерла, Джереми потерял волю к жизни, и это не позволяло ему приспособиться к новым обстоятельствам. Он не делал никаких усилий в этом направлении. Так как к трагедии привел капризный, бездумный поступок Сабрины, Джереми вспоминал о нем всякий раз, когда видел дочь. Я понимала, что для Сабрины лучше бы держаться вдали от него. Она тоже понимала это, бедняжка, и лишившись матери, которую очень любила, она не находила никого, с кем могла бы утешиться, кроме меня и Нэнни Керлью.

Мне нужно было возвращаться в Лондон, но я чувствовала, что не могу оставить Сабрину в этом несчастье. Поэтому я оставалась там и проводила с ней как можно больше времени. И я была вознаграждена редкими проблесками ее прежнего характера. Но однажды ночью она исчезла. Нэнни Керлью в испуге прибежала ко мне.

— Я пошла в ее комнату, — сказала она. — Сабрина готовилась ложиться. Я слышала, как она произносит молитву. Я видела, как она легла в постель, и сказала, что вы расскажете ей сказку.