Роковой перекрёсток - [49]

— Ко-офе! — крикнула мать.

— Иду-иду!

Войдя в тесную кухоньку, он не стал садиться за стол, а выпил кофе, стоя возле раскаленного докрасна очага. Мадам Пиньо протянула ему хлеб и, глядя на его измятую одежду, с осуждением покачала головой:

— Когда снова надумаешь разгребать свой хлам вместо того чтобы спать, как все нормальные люди, — предупреди меня заранее, и я уйду ночевать к мадам Баллю.

Она взяла корзинку и ушла на рынок. Жозеф стал задумчиво прибирать на кухне. Ему не давала покоя мысль, что он упустил что-то очень важное.

Наконец все заблистало чистотой, и Жозеф, с трудом переставляя ноги и сдерживая зевоту, отправился на улицу Сен-Пер.

Он открыл лавку, взял метелку из перьев и, тихонько насвистывая, принялся смахивать пыль с полок.

— Как вы это делаете? Я пробовала, но у меня не получается, — пожаловалась Айрис, появляясь в дверях.

— Ох, и напугали же вы меня, — Жозеф от неожиданности чуть не выронил метелку.

— Мне скучно. Не понимаю, как это можно зарабатывать на жизнь продажей книг. Ведь все эти мириады слов ровным счетом ничего не меняют.

— Неужели вам никогда не хотелось с головой погрузиться в какой-нибудь хороший приключенческий роман?

— Я бы лучше свистеть научилась.

— Это гораздо проще, чем говорить по-английски, достаточно округлить гу…

— Доброе утро, дорогая, — Кэндзи обратился к своей крестнице по-английски. — Пойдем завтракать.

— Уже иду! — тоже по-английски отозвалась Айрис и лукаво улыбнулась Жозефу.

— Значит, говорите по-английски, чтобы я ничего не понимал. Ладно, мы это исправим! Мадемуазель Айрис меня научит, — проворчал он.

— Здравствуйте, молодой человек, — услышал он знакомый голос. — Надеюсь, вы уже получили три экземпляра «Жизели», которые обещал мне мсье Мори.

Жозеф приветливо поздоровался с графиней де Салиньяк и стал проверять записи в книге заказов.

— Похоже, вы перепутали даты: книги нам вышлют только завтра.

— Какая досада! Я хотела подарить одну Адальберте де Бри. Доктор Шарко отправил ее на воды в Ламалу-ле-Бэн, но даже это не помогло, у нее пол-лица парализовано.

— Как же она разговаривает?

— А вот это вас не касается! Найдите мне лучше три романа Жоржа Буа, вышедшие у Дентю: «Господин викарий», «Зять» и «Ранняя страсть». И еще «Провал» Макса Симье. Матильда де Флавиньоль говорит, там просто потрясающе описано, как на женщин действует весна, — пояснила графиня.

В это момент в лавку спускался Кэндзи. Он отправил Жозефа в подсобку за книгами, но когда тот вернулся с «Господином викарием» и «Провалом», графиня уже удалилась.

— Как? Она не дождалась? — удивился он. — Чего я тогда торопился найти книги? А что, мсье Виктор еще не пришел?

— Он поехал на улицу Друо. А вы доставьте заказы: те две книги, что прижимаете к сердцу, — мадам де Салиньяк, и еще есть заказ с улицы Лувра, а том Монтеня необходимо отвезти господину Бони де Пон-Жюберу на улицу Микеланджело — мсье Легри не смог это сделать.

— Так я и знал, — насупился юноша.

— Ладно, не ворчите, я разрешаю нанять экипаж. Упакуйте книги и отправляйтесь поскорее.

— Да это же просто наказание какое-то! Все заказчики — в разных концах города, — возмутился Жожо.

— Я насчитал только три поездки, — нахмурился Кэндзи.

* * *

Виктор свернул с Елисейских полей и подошел к воротам с надписью «Дом престарелых». Сальпетриер был похож на монастырь. Над входом развевался трехцветный флаг. Виктор прошел во двор Сен-Луи, где росли чахлые деревца, — холодный ноябрьский ветер уже сорвал с них остатки листвы. Тут мимо ларьков с бакалейными товарами, буфета, где подавали кофе, табачного киоска и лотков с фруктами прогуливались пожилые женщины, некоторые из них курили трубки. Неподалеку располагалась прачечная, и работы там хватало, поскольку в дни посещений старушки надевали белые накрахмаленные чепцы и отутюженные платья. В этом огромном приюте было отделение для умалишенных, где лечили пациентов с нарушениями нервной системы, — их пользовал профессор Жан-Мартен Шарко. Две тысячи четыреста старых и безумных женщин занимались здесь починкой белья или щипали корпию. Они получали за свой труд всего тридцать-шестьдесят сантимов в день, на которые можно было купить кофе, нюхательный табак или носовые платки.

Виктор пересек небольшой садик во французском стиле и прошел по мощенной плитками аллее к величественной часовне. С обеих сторон к ней примыкали фасады зданий: справа — корпус Мазарини, а слева — корпус Лассая. Годом раньше Виктор приходил в Сальпетриер помогать Альберту Лонду, который по заказу профессора Шарко фотографировал больных на разных стадиях неврозов, и теперь рассчитывал расспросить его, что бы могло означать слово «Абирто» из записки Гастона Молина.

Он попытался узнать дорогу у санитара в пальто, накинутом поверх халата, но получил весьма путаные объяснения, и теперь стоял в растерянности во внутреннем дворике, где между чахлыми деревцами под присмотром молодой служительницы прогуливались старухи. Тишину нарушал лишь стук костылей.

Виктор невольно вспомнил, что в сентябре 1792 года разъяренные революционеры изнасиловали и убили здесь, в приюте Сальпетриер, тридцать пять уголовниц, которых приняли за роялисток. Этот дворик соединялся с еще одним, в центре которого находился колодец. Там пациентки тихо сидели на лавках, греясь в бледных лучах ноябрьского солнца. О чем они думали? Может, мысленно переносились в далекие дни своего детства? Виктор представил себя стариком-подагриком, которого сдали в приют, и с неожиданной остротой осознал скоротечность жизни. Что бы мы ни делали, время течет неумолимо — оглянуться не успеешь, как его почти уже и не осталось. Он пошел дальше, продолжая размышлять о том, что сто двадцать лет назад в Сальпетриер отправляли всех без разбора нарушительниц общественного спокойствия: преступниц, нищенок, проституток, сумасшедших и просто бродяжек. Многим из них суждено было до конца жизни гнить в темнице. Когда для новых арестанток уже не хватало места, их ссылали на Мартинику, на Гваделупу или в Луизиану.