Роковой обет - [12]

– Зато доброе имя императрицы только укрепится, - промолвил Кадфаэль, - благодаря тому, что среди ее сторонников нашелся хотя бы один, способный увжвть честного противника и не побоявшийся рискнуть жизнью ради его спасения. Стыд и позор, если его гибель останется неотмщенной.

– Старина, - удрученно заметил Хью, поднявшись и собираясь уходить, - за последние годы Англия хлебнуло позора, уж этим-то нынче никого не удивишь. Вошло в обычай вздыхать, пожимать плечами да обо всем забывать. Слава Богу, хоть ты не таков. Уж я-то знаю: ты никогда не мирился с несправедливостью. Но теперь даже ты ничего не можешь поделать - разве что лишний раз помолиться за убиенного. Слишком далеко отсюда Винчестер.

– Это как посмотреть, - пробормотал под нос Кадфаэль, - может, и не слишком.

Монах отстоял вечерню, поужинал, поработал, отправился к повечерию, и все это время перед его мысленным взором стояло одно незабываемое лицо. Потому-то он вполуха слушал чтение жития святых и с трудом мог сосредоточиться на молитве. Хотя, возможно, его размышления и воспоминания сами по себе являли своего рода молитву, исполненную благодарности и смирения.

Когда Кадфаэль впервые увидел это юное лицо - лицо молодого сквайра, посланного бароном за племянниками, - оно поразило монаха своей красотой. Худощавое, продолговатое, смуглое, с густыми бровями, с изящным изгибом губ, с тонким с горбинкой носом и яркими золотистыми бесстрашными ястребиными глазами. Голову юноши венчала шапка курчавых иссиня-черных волос. Очень молодое и вместе с тем вполне сформировавшееся лицо человека, в чертах которого сошличь вместе восток и запад. Оливковые, как у сирийца, щеки были гладко выбриты по нормандскому обычаю. Увидев впервые этого молодого человека, Кадфаэль сразу же вспомнил о Святой Земле, и, как потом выяснилось, не зря: любимый сквайр Лорана Д'Анже вернулся со всоим лордом из крестового похода. Звали его Оливье де Бретань. И если его лорд со своими вассалами находится сейчас на юге, в свите императрицы, то где же еще быть Ольвье? Возможно даже, аббат видел его - скажем, кинул случайный взгляд на проезжавшего мимо бок о бок со своим лордом молодого сквайра и подивился его красоте. Ибо, подумал Кадфаэль, служитель Божий не может не обратить внимания на столь соверенное творение Всевышнего.

А ведь этот рыцарь, Рейнольд Боссар, отважный и великодушный человек, был наверняка знаком с Оливье, ибо они служили одному господину. Его смерть, должно быть, опечалила Оливье, думал Кадфаэль, а боль Оливье - это и моя боль. И пусть это несчастье приключилось далеко, на темной улочке Вестминстера, здесь, в Шрусбери, я готов искрене, от всего сердца оплакать смерть человека, поплатившегося за свое благородство. Пусть ценою жизни, но он добился своего, ибо писец Христиан уцелел и смог вернуться к госпоже своей королеве, исполнив ее повеление.

Шорохи, доносившиеся из-за тонкой перегородки, отделявшей Кадфаэля от других братьев, которые укладывались спать, стихли задолго до того, как монах поднялся наконец с колен и скинул сандалии. Маленькая лампадка у черной лестницы лишь слегка высвечивала потолочные балки. В темноте тонул потолок дормитория, ставшего ему домом. Когда? Восемьнадцать или девятнадцать лет назад - теперь даже трудно вспомнить. Он настолько сроднился с монастырской жизнью, что порой ему казалось, будто всем своим существом - и сердцем, и умом - он не просто удалился от мира, но воистину вернулся домой, ибо жить именно здесь было предначертано ему от рождения.

И все же он помнил каждый год и день своего пребывания в миру и был благодарен судьбе за беззаботное детство, полную приключений юность, за женщин, которых знал и любил, за то, что ему посчастливилось принять крест и сражаться за христову веру в Святой Земе и бороздить моря у берегов Иерусалима. Вся его жизнь в миру была как бы долгим паломничеством, которое привело его в эту тихую обитель. Однако ничто в прошлом не пропало даром - ни ошибки, ни промахи, - ибо все так или иначе сделало его таким, каким он был ныне, и подтолкнуло к принятию обета. Господь дал ему знак, и у него не было нужды ни о чем сожалеть, ибо прошлое и настоящее составили ту жизнь, судьей которой мог быть один Всевышний.

Он лежал в темноте на своем топчане неподвижно, словно в гробу, но расслабившись и свободно вытянув руки вдоль тела. Полузакрытые глаза ловили сквозь дрему слабые отблески света на переплетении потолочных балок. В эту ночь молнии не сверкали, но дважды, до и после полуночного молебна, прозвучали отзвуки отдаленных раскатов грома, такие тихие, что остальные братья их вовсе не заметили, но брату Кадфаэлю, отчетливо слышавшему их, когда он поднимался на службу и когда снова укладывался спать, они показались знамением, свидетельствующим о том, что Винчестер и впрямь стал ближе к Шрусбери, а значит, и его печаль замечена на небесах. Теперь он может уповать на то, что ему удастся внести свою лепту в востановление справедливости по отношению к погибшему Рейнольду Боссару. С надеждой на это он и уснул.

Глава 3

Семнадцатого июня искусно сработанную дубовую раку с останками Святой Уинифред, запечатанную, богато отделанную серебром, со всем надлежащим почтением вынели из монастырской церкви и доставили в часовню Святого Жиля, где мощам предстояло дожидаться знаменательного дня - двадцать второго июня.