Роковой дом - [2]

Выйдя замуж в девятнадцать лет за человека много ее старше, Сильвия в двадцать пять осталась вдовой, не имеющей ни близких родственников, ни обязанностей, способных заполнить ее время. По Джорджу Бейли она горевала искренне, но вскоре утешилась и вновь ощутила интерес к жизни.

Сильвия любила наряды и имела достаточно средств, чтобы ублажать свой вкус. Тем не менее, она неизменно сохраняла верность черно-белому, светло-серому и сиреневому тонам — не только потому, что так было принято одеваться в английском городке Маркет-Даллинге, где она провела большую часть жизни, но и из-за инстинктивного ощущения, что именно эти цвета идут ей более всех прочих. Украшение она надевала всегда одно, но очень красивое и дорогое: нитку крупных и ровных жемчужин.

Поднявшись наверх после второго завтрака, мадам Вольски серьезно сказала подруге:

— На твоем месте, Сильвия, я бы сегодня сдала жемчуг на хранение. Нет нужды надевать его, когда отправляешься к гадалке.

— Но почему? — удивленно спросила Сильвия.

— Потому что он ценный. Мы ведь ничего не знаем об этой мадам Калиостре, а, кроме того, Монмартр — место неспокойное, сами парижане так говорят.

Сильвия Бейли очень не любила снимать свое ожерелье. Сама того не осознавая, она видела в этой нитке жемчужин символ своей свободы и даже женского достоинства.

Девочкой и молодой девушкой она находилась под неусыпной опекой своего сурового отца; чтобы угодить ему, она и решилась на брак с состоятельным и немолодым жителем Маркет-Даллинга, и в дальнейшем скорее терпела любовь мужа, чем отвечала взаимностью. Джордж Бейли, будучи также человеком решительным, без колебаний предписал жене образ жизни, соответствующий его — но не ее — вкусам. За недолгие годы своего супружества миссис Бейли получила от мужа множество ювелирных изделий, не столько дорогих и красивых, сколько эффектных. Носить такие в период траура было бы неприлично.

Затем, спустя четыре месяца после смерти мужа, скончалась тетушка Сильвии и оставила ей в наследство тысячу фунтов. Молодой адвокат Уильям Честер, опекун Сильвии, а, кроме того, ее друг и поклонник, советовал сделать на эти деньги какое-нибудь «действительно стоящее приобретение», но миссис Бейли, заупрямившись, предпочла обзавестись ниткой роскошных жемчужин!

Наблюдая за важными дамами Маркет-Даллинга в тех случаях, когда сходилось вместе большое общество, Сильвия замечала, что все они носят жемчуг. Зная к тому же, что жемчуг — единственный вид украшений, который вполне уместно носить вдове, она и решилась на указанное «вложение капитала» (Честер, правда, называл это иначе — «безумной выходкой»).

Вот почему красивое жемчужное ожерелье сделалось в глазах Сильвии символом ее свободы, Билл Честер объяснил ей довольно суровым тоном — что, если бы она последовала его совету, то стала бы ежегодно получать 55 фунтов стабильного дохода. С пылающими щеками Сильвия отвечала ему, что имеет право распоряжаться своим наследством, как ей вздумается. Она чувствовала себя полновластной хозяйкой этих денег еще и потому, что наследство ей досталось от сестры матери и не имело ничего общего ни с отцом, ни с покойным Джорджем Бейли.

Честер сдался, более того, под конец, чтобы Сильвию не обманули, он сам взялся за хлопоты, связанные с покупкой.

Позднее Билл — так Сильвия именовала молодого адвоката, невзирая на его солидное положение — даже вынужден был признать, что капиталовложение оказалось все же вполне удачным: за два года, прошедшие после покупки, стоимость ожерелья возросла. А главное, ни одно приобретение, ни один подарок не доставляли Сильвии такой большой, не ослабевающей с годами радости, как это любимое жемчужное ожерелье.

Но в тот погожий июньский день Сильвия прислушалась к совету подруги и, прежде чем отправиться на Монмартр, сняла жемчуг, положила его в футляр и оставила на хранение достойнейшему мсье Жирару, хозяину «Отеля де л'Орлож».

ГЛАВА 2

Неторопливыми шагами, то и дело останавливаясь и разглядывая витрины попадавшихся по пути лавчонок, Сильвия Бейли и Анна Вольски взбирались по крутым улицам, улочкам и переулкам, которые ведут к вершине Монмартра.

— Рю-Жоли? — повторил улыбчивый прохожий, к которому дамы обратились с вопросом, — это там, дальше! — и он неопределенно махнул рукой куда-то вверх, к небесам.

Да, Рю-Жоли, действительно, находилась далеко вверху — почти на самой вершине большого холма! Номер 5 по Рю-Жоли оказался миниатюрным домиком, напоминавшем швейцарское шале. Он стоял в окружении веселого, густо заросшего цветами садика.

Во внутренний двор вели большие железные ворота, однако, они были на запоре. Пришлось потянуть за ржавую проволоку, соединенную с колокольчиком, но на его звук никто не вышел.

Подруги немного подождали.

— Должно быть, ее нет дома, — разочарованно произнесла Сильвия.

Но мадам Вольски молча вновь потянула за проволоку. Одно из окошек у них над головой раскрылось и в нем показалась темноволосая женщина средних лет.

— Qui est la?[3] — спросила француженка и, не дожидаясь ответа, скрылась. Еще через мгновение подруги услышали ее тяжелые шаги по скрипучей лестнице.