Роковой бриллиант дома Романовых - [22]

Княгиня Ольга сидела на почетном месте рядом с невестой. Она беседовала почти исключительно с невестой и женихом. Александра примыкала к прогрессивному направлению. Она была убежденной демократкой, полной противоположностью своему брату, страстно преданному царской семье. Но это не нарушало сердечного контакта между ней, ее приятельницей и братом. Брат и сестра, несмотря на различное отношение к событиям, разыгрывавшимся в России, нежно любили друг друга, тем более, что Настя Урбанова, невеста Вольдемара, была самой близкой подругой Александры.

— Не сердитесь, ваше превосходительство, — вставила свое замечание Настя, — но мы почти все, присутствующие здесь, — сторонники Керенского. Спросите Шуру. Мы свободно вздохнули с тех пор, как деспотизм нашел свой достойный конец. Мы не солдаты, которых, может быть, слава связывает с личностью императора. Мы гражданки и чувствуем, что царский режим не давал нам возможности дышать.

Корсаков рассмеялся. Но в его смехе, в который ворвался треск ружей и пулеметов с близлежащих улиц, послышалось нескрываемое удовольствие. Он импульсивно поднялся и налил шампанского в свой пустой бокал, бросив высокомерный и недовольный взгляд на прислуживающего черкеса. Но тот все время только прислушивался к надвигающемуся ближе уличному бою.

— Мои дорогие амазонки, — сказал генерал, намекая на ту роль, которую Александра и Настя играли в женском "батальоне смерти", — мои храбрые амазонки, пью за здоровье и процветание императора Николая и его августейшей супруги, предполагая, что она вовсе не была другом немцев, какой ее сейчас изображают.

Настя пожала плечами. Корсаков приложил бокал к губам. Но никто не последовал его примеру. Каждый глядел на своего соседа. Может быть, никто не осмеливался выдать своих сокровенных чувств, — ни тайный советник Звегинцев, последний довоенный губернатор Лифляндии, ни граф Руджиевец, член итальянской военной миссии. Тогда неожиданно поднялась княгиня Сулковская, взяла свой бокал в руки и ответила:

— Я могу себе представить, что мы можем жить и при демократическом строе, но умереть мне хочется только под знаменем, на котором будет написано: "За веру, царя и отечество".

Корсаков, увлеченный этим неожиданным приветом, быстро подошел к стулу княгини, опустился на одно колено и, стоя таким образом, поднес бокал с шампанским к губам. Его голова находилась как раз на уровне окна. Он еще не успел осушить свой бокал, как с наружного балкона раздался выстрел. Почти в тот же момент распахнулись балконные двери. В комнату ворвалась холодная струя. Бокал в руках Корсакова разбился вдребезги и содержимое плеснуло ему в лицо.

Черкес выхватил кинжал, двое лакеев побежали за охотничьими ружьями в хозяйский кабинет.

Смятение было так велико, что никто не понял, что, собственно говоря, произошло. Только княгиня была неподвижна, как статуя. Настя и Александра многозначительно переглянулись, как будто это происшествие для них не было неожиданностью.

В наступившей суматохе никто не заметил незнакомца, который подошел к невесте и с коротким поклоном передал ей письмо. Княгиня Ольга с трудом удержала генерала, который с револьвером в руках собирался выбежать на улицу.

Александра быстрым взглядом посмотрела на приближавшегося незнакомца. С широко раскрытыми глазами она неподвижно глядела на загорелое мрачное лицо с коротко остриженными волосами и испустила легкий крик. Но никто не услышал этого. Все теснились у окон и на балконе, который вел в сад, куда уже были выпущены собаки.

— Борис! — сдавленным голосом воскликнула невеста и еще раз повторила громко: — Борис! — Но незнакомец успел исчезнуть раньше, чем его заметили остальные. Только когда он находился в подъезде, швейцар обратил внимание на чужое лицо. Он хотел задержать его, но незнакомец ударом кулака сшиб швейцара с ног и скрылся. Во время борьбы он выронил скорострельный пистолет. Дрожа от злости, швейцар передал пистолет генералу, который сразу же установил, что мастерский выстрел был сделан именно из этого оружия.

Настя Урбанова склонилась к Александре, которая дрожащими пальцами открыла и прочла письмо:

"Я возвратился. В результате переворота меня помиловали. Победа или смерть! В нашей стране все предают в любви. И Вы, Александра! Борис".

Александра скомкала письмо.

— Что с тобой, моя милая? — спросила Настя, положив свои руки на холодные пальцы подруги.

— Борис опять появился здесь. Борис Яковлев. Он не умер. Меня обманывали. Я изменила ему. О-о-о…

Она с трудом подавила подступающие к горлу слезы и быстро приняла решение: — Я должна зайти к нему. Ведь я показывала тебе этот дом. Как я была тогда счастлива, несказанно счастлива!

Теперь шум борьбы доносился ближе. Несколько громовых ударов сотрясли воздух. Никто больше не думал о речах и шампанском. У Таврического дворца стал тикать пулемет. Черная масса людей быстро катилась по улице.

Без доклада вошел какой-то гвардейский офицер. Трудно было установить его чин, потому что он был без погон. С удивлением и искренним восхищением собравшиеся встретили Вольдемара фон Бренкена. Настя и Александра с радостным криком бросились в его объятия. Княгиня крикнула громким голосом: