Роковой аккорд - [17]

— Уходи, очень тебя прошу! — Не думала, что Оливия может заговорить так: совсем детский, усталый и жалобный голосок.

Клэр снова повертела на пальце ключи, взвешивая — не ключи, свои дальнейшие действия. Она обернулась ко мне, и я постаралась сосредоточиться на мысли об изумительной изумрудной зелени ее глаз — так гораздо полезнее для моей статьи и для меня самой, нежели думать о том, какие же прохладные и твердые эти изумруды.

— Она вам поведала о том, как она нашла Рассела?

Я чуть было не возразила, что Клэр как раз на этом месте прервала нас. Подумать только, всеми силами я защищаю Оливию. А между прочим, тот факт, что она первой предъявила обвинение, еще не означает, что она во всем права. Может, Клэр и ни при чем, может, и убийство лишь выдумка. Но агрессивное поведение Клэр вроде как подтверждало правоту Оливии.

— Уходи! — все так же настойчиво и по-детски молила Оливия.

Вдруг Клэр распахнула объятия и притянула бесчувственную, растерянную Оливию к своей материнской груди:

— Не задерживайся нынче!

Оливия сумела промолчать. Клэр двинулась к двери, отбивая каблучками нетерпеливый и гневный ритм. Как только дверь захлопнулась, Оливия обернулась ко мне, но я не знала, что сказать, и уступила ей это право — или бремя. Ничего не надумав, Оливия предложила мне:

— Что-нибудь выпьете? Воды? Кофе?

— Нет, спасибо.

Она даже ростом стала ниже, увяла от общения с Клэр, как анемон при встрече с барракудой.

— Значит, тело отца обнаружили вы?

— Не тело, — угрюмо отвечала Оливия. — Я нашла его. Когда я приехала, он еще дышал, вот почему Клэр винит в его смерти меня. Дескать, его можно было спасти, если б я действовала решительнее.

— А что думаете вы? — Вот и я стала психотерапевтом, лезу пальцами в чужие раны.

— Я не сообразила. Он позвонил мне и просил заехать, по телефону голос его звучал странно, и говорил он какой-то вздор, как пьяный. Я вошла и сперва подумала, что он просто вырубился. Решила, я пока приберусь, посижу, а когда он очнется…

Жестом она указала на глубокое кресло с пуфиком для ног, прямо-таки шезлонг. Здесь, значит, сидел ее отец в тот последний вечер.

Возле кресла возвышался стол — столб из тропической акации, увенчанный массивным медным диском. Тайский столик, знакомая вещь — похожие предметы я видела в детстве у друзей, вернувшихся из Азии. Их родители работали в посольстве. На меди осталось круглое пятно — как раз в том месте, прикинула я, куда человек, развалившийся в кресле, поставит стакан. Я потерла пятно — основательно оно въелось. Идеально ровное, как будто стакан привычной рукой ставили каждый раз в одно и то же место. Ежевечерний ритуал.

А еще я заметила четыре царапины по углам стола, яркие и свежие на фоне затуманившейся меди. Что это было? Поднос? Нет, что-то покрупнее. Но пока что следовало сосредоточить внимание на рассказе Оливии.

— Значит, ваш отец пил?

Ноздри ее возмущенно задрожали.

— Никто этого и не скрывал. Я другое говорю: таблеток он в рот не брал.

— О'кей. И сильно он пил?

— Не так, как в молодости. Говорил, похмелье стало для него тяжеловато. Но иногда… — Она беспомощно пожала плечами. — С кем не случается?

— Как вы догадались, что ему плохо?

— Дыхание вдруг изменилось. Я попыталась разбудить его и не смогла. Тогда я кинулась звонить.

— Девять-один-один?

— Нет, Адаму.

— Адаму Кроули?

Оливия торопливо кивнула:

— Он мой… знаю, глупо звучит, но он для меня все равно что брат.

— А чем-то большим он для вас прежде был? — спросила я, припомнив намек Клэр насчет «мальчиков», которых Оливия-де мечтала поиметь.

Подбородок Оливии резко дернулся вверх.

— Клэр сука, не верьте ни единому ее слову.

— Это не ответ.

— Нет, ничего другого не было.

Не будучи психотерапевтом, я не могла разобрать причины ее гнева: досадовала ли Оливия оттого, что «ничего другого не было», или же ее достала эта ситуация. Пусть, думаю, лучше закончит рассказ.

— Итак, вы позвонили Адаму — и что?

— У него заканчивалась репетиция. Он сказал, что выезжает к нам, но ехать-то ему было далеко, с Аппер-Ист-Сайд.

— Он не посоветовал позвонить в «Скорую»?

— Я не хотела, чтобы отца застали в таком виде.

— Без сознания?

— Не в себе.

Не слишком-то разумная позиция, но прежде чем я успела выразить свои сомнения, Оливия понеслась дальше:

— Я еще подождала, но услышала, что он дышит с трудом, запаниковала и позвонила в «Скорую».

— «Скорая» опоздала?

Оливия запнулась, подбирая точные слова:

— Они еще застали его в живых. Сделали что полагается и повезли его в больницу, но в машине он перестал дышать и, пока они добрались до приемного покоя… — По телу ее пробежала дрожь. — Они спросили меня, принимал ли он какие-нибудь таблетки, и я сказала — нет, этого не может быть. Тогда я не знала… — Она повела рукой, как будто отмахиваясь от меня или от воспоминаний.

— Но теперь вы твердо уверены в своей версии. Почему?

— Потому что я идиотка. Когда «скорая» приехала, явилась и Клэр, дескать, она услышала шум, но в машину села я, а Клэр осталась. Она могла навести тут полный порядок и припрятать все улики задолго до моего возвращения.

Я потерла круглое пятно на медном диске столика:

— Она говорила вам, что прибралась в комнате?