Роковая перестановка - [93]

Переносная люлька стояла на заднем сиденье «Юхалазавра». Зоси сидела с ребенком на руках, он был завернут в шаль Вивьен. По-детски маленькой рукой, на которой поблескивало то самое золотое колечко, она гладила ребенка по голове, ерошила его тоненькие, как паутинка, волосы, нежно прикасалась к пухлым щечкам с атласной кожей. На ее лице отражался восторг, и ангел-хранитель прикрывал ее своими крылами. Она уже напоминала Эдаму не его сестру, а тех молодых женщин, что он видел на картинах, мадонн эпохи Возрождения, чьи горящие взгляды и страстные выражения на лицах никак не вязались с набожностью.

Как маленькое, испытавшее на себе жестокость животное начинает доверять первому человеку, проявившему к нему доброту, первому, кто не ударил его и не бросил, так и Зоси доверяла Эдаму. Она не боялась оставить ребенка на его попечение. По идее, это должно было бы льстить ему, и ведь отчасти льстило. И еще радовало, потому что означало, что он сможет сделать то, что должен. Но сначала он оставил с ребенком ее, когда пошел в газетный киоск и купил «Дейли Телеграф». Большая статья о похищенном ребенке была напечатана на первой странице. И в ней было названо имя. Девочку, сейчас спавшую в люльке на заднем сиденье «Юхалазавра», звали Кэтрин, фамилия у нее была Ремарк, ее родители, чей ангел-хранитель оказался в отпуске, жили на другой стороне Хайгейта, в районе под названием Милтонс.

Прижимая к груди свертки, с большим полным бумажным пакетом на локте, Зоси возвращалась из магазина. Она шла приплясывая, несмотря на немалую ношу. Ее покупки, должно быть, проделали огромную дыру в деньгах от кувшина с маской и гарнирных ложек.

— Кэтрин, — повторила Зоси, когда он ей все рассказал. — Кэтрин мне нравится больше, чем Николя.

Ребенок, кажется, улыбался ей. Он вел себя очень тихо, просто спокойно таращил глазки. Большие, голубые, они не двигались из стороны в сторону, их взгляд был устремлен на лицо Зоси. Эдам вслух зачитал подробное описание люльки — кремовая с белым, кремовая клетчатая подкладка, льняное бело-розовое одеяльце и выполненный в лоскутной технике пастельных тонов матрас. Интересно, спросил он себя, почему все, кто проходит мимо, не заглядывают в машину, не видят люльку и не бегут в полицию.

Упало несколько капель дождя, очень редких, каждая с большую монету. Они восприняли этот редкий дождь с удивлением, даже с любопытством. Дождей давно не было, и сейчас он казался необычным явлением.

— Тут написано, что ей чуть больше трех месяцев, — сказал Эдам, когда они тронулись в обратный путь.

— Очень мало, правда? Трудно представить себя трехмесячным. — Зоси сидела на заднем сиденье вместе с Кэтрин. Она достала ее из люльки и держала на руках. — У меня родилась маленькая девочка. Я не говорила тебе об этом, а? Самое забавное, что я к ней чувствую то же самое, что и к моей маленькой девочке, абсолютно то же самое, без какой-либо разницы. Знаешь, Эдам, пройдет немного времени, и мы забудем, что она не наша.

Эдам ничего не сказал. Было бы гораздо лучше, если бы газета дала побольше информации, а вот плохо было то, что там говорилось об «общенациональных поисках» Кэтрин Ремарк. Ему совсем не понравилось, как это прозвучало. Нигде не упоминался водитель, который остановился у тротуара и посадил к себе в машину девушку в голубой майке и бело-голубой клетчатой юбке, после того как эта девушка, неся в руке люльку, перешла по пешеходному переходу Норт-Хилл. Наверное, никто ничего не видел.

В Отсемонде их ждала Вивьен. Она стояла на крыльце и ждала. Дождь так и не пошел, хотя небо все еще представляло собой движущуюся массу туч и в отдалении ворчал гром. Поднялся ветер и стал раскачивать и трясти деревья. Они еще не вошли в дверь, как она уже начала убеждать их, что ребенка надо вернуть, что его нельзя заносить в дом, что его нужно немедленно везти в Лондон.

Эдам был в полной мере согласен, однако знал, что, если он хочет осуществить задуманное, нельзя показывать свое согласие. Сердито глянув на Вивьен, он молча обошел ее. Руфуса нигде не было; наверное, он сидел в Кентавровой комнате. Так как ребенок разбудил Зоси на рассвете, а после она лишь немного вздремнула, девушка была сонной, зевала и по-детски кулачками терла глаза. Было около пяти, но казалось, будто уже стемнело. В комнатах царил почти зимний угрюмый полумрак, хотя было жарко и душно. Днем они закрыли все окна, испугавшись надвигающейся грозы, и сейчас Эдам отправился их открывать.

Наверху в Комнате игольницы он нашел Зоси. Она крепко спала, вытянувшись на кровати, а рядом с ней, не в люльке, а на матрасе и головой на ее ладони, лежала малютка Кэтрин Ремарк и тоже спала. Эдам наклонился и осторожно поцеловал Зоси в лоб. Он словно хотел разбудить ее, таким вот способом помешать самому себе предать ее. Но она не проснулась. Однако поцелуй помог ему в достижении цели, потому что он потревожил девушку; она тихо захныкала, повернулась к стене и убрала руку из-под головы ребенка.

Эдам взял малышку, положил ее в люльку и понес по коридору к Кентавровой комнате. Никто из них никогда не заходил в комнаты других. Странно, почему так сложилось? С их стороны это было своего рода благонравным, старомодным и неожиданным уважением к уединенности. Эдам не знал, следует ему постучаться или нет; ему надо было поговорить с Руфусом, попросить у него разрешения взять «Юхалазавр», чтобы отвезти ребенка в Лондон. Было бы здорово, если бы Руфус сам отвез его и ребенка. Так, держа люльку, он нерешительно топтался у двери. Потом все же постучал, но ответа не последовало. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Комната была пуста, постельное белье валялось на полу, окна были распахнуты.