Роковая перестановка - [73]

— А дома мне не разрешали. Да я бы и не решилась. Клифф убивает животных.

— Кто такой Клифф? — спросил Эдам.

— Мой отчим. — Зоси сидела рядом и по-детски обнимала его, уткнувшись лицом ему в шею. — Клифф убивает маленьких зверушек, у него нет жалости.

— То есть охотится и стреляет в животных?

— Он их отлавливает. Но меня он не преследовал. Может, он не знает, откуда начинать охоту, у него нет нюха. — И она рассмеялась, а потом стала чмокать его в шею, как ребенок, сосущий грудь.

То была одна из немногих ночей, когда он мог обнимать ее, не обливаясь по́том от жары…

Придя домой значительно позже, чем обычно, Эдам сразу поднялся наверх. По плеску и взвизгиваниям в ванной он понял, что купают Эбигаль. Дверь в ванную была открыта. Он известил Энн о своем приходе, но внутрь не заглянул, чтобы вид очаровательной Эбигаль в окружении плавающих дельфинчиков, уточки и надувной рыбы не отвлек его от поставленной задачи. Он прошел в свободную спальню, где хранил дробовик Хилберта, тот самый, двенадцатого калибра. Эдам считал крайне неблагоразумным продолжать и дальше держать оружие в доме. Его ни в коей мере не удивило бы появление полицейских с ордером.

Дробовик так и лежал в той сумке для гольфовых клюшек, в которой он привез его из Отсемонда. Интересно, он все еще стреляет? Или его нужно сначала почистить и смазать? Неся его вниз мимо ванной, откуда доносились звуки невинного веселья, Эдам впервые задумался о том, что стоит ли применить дробовик к самому себе, о мире, который наступит, и о том, что закончится пытка беспокойством. «Устав душою, я призвал бы смерть, любовь свою оставить силы нет».[77] Ведь есть еще Эбигаль…

Несколько раз за последние дни ему в голову приходила одна очень грустная мысль. Зоси могла бы вернуть ребенка, она могла бы привезти его туда, и они жили бы вместе, все трое жили бы в Отсемонде, в счастливом раю, который находился в одном месте, прочитанном задом наперед. Только уже было поздно говорить «нет» процессу усыновления, но она тогда об этом не знала, и он тоже не знал.

Эдам поднял крышку багажника и положил туда дробовик, потом прикрыл его пластмассовой защитой лобового стекла ото льда.

Глава 14

Мери Гейдж была замужем второй раз, как она рассказала Руфусу, и, хотя прямо она ничего не говорила, по ее словам он понял, что этот брак оказался не более успешным, чем первый. Она прочитала газеты, когда прилетела в Лондон. Здесь она ненадолго. Еще пять дней, и она вернется в Рио. Почему-то у нее возникло ощущение, что надо ему позвонить. Конечно, на самом деле она не думает, что могила, найденная на кладбище домашних животных, имеет какое-то отношение к нему и Эдаму…

— Я вообще не помню никакого кладбища, — сказала она.

В комнату по дороге в ванную вошла Мериголд и посмотрела на мужа, вопросительно изогнув брови. Руфус прикрыл трубку ладонью.

— Мери Пассант, — сказал он.

Естественно, Мериголд не знает, кто это такая, но то, что он не таясь назвал имя и фамилию, успокоит все возможные подозрения с ее стороны. А позже Руфус все объяснит. Он будет вести себя как честный, искренний муж, который доверяет своей жене и ждет ответного доверия, который, следовательно, может рассказать своей второй половине, что ему звонит бывшая подружка, вернувшаяся домой всего на десять дней.

— С кем ты разговариваешь? — спросила Мери Гейдж.

— С женой.

Мериголд, вероятно, тоже услышала ответ, прежде чем закрыла дверь.

Мери тихо вздохнула.

— Значит, ты ничего не знаешь? Да и откуда тебе знать?

— Действительно, откуда? Мы с Эдамом уехали вскоре после твоего отъезда.

— Значит, та девчонка, Белла, так и не нашла никого, кто захотел бы жить с вами коммуной?

— Ну, Мери, у тебя и память, — в характерной для него шутливой манере сказал Руфус, а внутри ощутил неприятный холодок. Прошло десять лет, а она помнит, как звали Беллу. Он испытал огромное облегчение, когда услышал:

— Ой, я вспомнила только потому, что вчера мне сообщили, что она умерла. Она скончалась от какой-то жути, ей было всего тридцать.

Руфусу вдруг стало весело, его охватило ликование. Белла умерла, значит, полиция никогда не найдет ее, и та им не расскажет, как пятнадцатого июля 1976 года отправила в Отсемондо Вивьен и Шиву.

— А когда ты уезжаешь? — спросил он.

— Через пять дней, нет, через четыре. То есть во вторник, причем рано утром.

Чем раньше, тем лучше, подумал он. Нет повода опасаться, что Мери все расскажет полиции, если только на нее не выйдут, а как они смогут это сделать?

— Между прочим, мы не разговаривали с тех пор, как ты привез меня на вокзал в Колчестере и я села на электричку до Лондона.

— Точно, — сказал Руфус.

Он смирился с тем, что нужно поддерживать разговор. Было хорошо слышно, как из ванной, где принимала душ Мериголд, по канализационным трубам стекает вода. Он дотянулся до «секретной порции» и выпил. Водка выдохлась, была теплой и противной.

— Ты пьешь? — спросила она. — Господи, судя по всему, ты не сильно изменился.

Еще минута — и у них иссякнут темы для разговора. Руфус довольно сердечно пожелал ей счастливого пути и попрощался. По идее, он должен радоваться, что она позвонила. Мери принесла добрую весть — лучше не бывает. Нить, ведущая к Вивьен, оборвалась. Руфус закурил сигарету, последнюю на сегодняшний день, и глубоко затянулся. И если Эдам не сможет вспомнить фамилию Шивы — это тоже к лучшему. То, что нельзя вспомнить, нельзя рассказать в полиции. Если у него хватит мозгов, он ничего не расскажет и о Зоси, бедной, маленькой, обреченной, похожей на мышку Зоси. Странно, любое воспоминание о ней вызывает желание сравнить ее с каким-нибудь крохотным, милым зверьком, чья жизнь коротка, а уязвимость велика. Например, с зайцем — когда она настороженно прислушивалась, с мышкой — когда ее серые глаза расширялись и округлялись, с кошкой — когда она спала, ни на мгновение не расслабляясь. Она была так напугана, доведена до такого отчаяния…