Роковая перестановка - [65]

— «Родители или сопровождающие лица маленького мальчика в возрасте около трех лет, одетого в белую рубашку, синие шорты и синие сандалии, просьба подойти…»

Идти надо было в кабинет какого-то менеджера и там забирать ребенка. Руфус отлично помнил, где он находился, когда услышал объявление, по прихоти памяти — до чего же она избирательна, самые важные воспоминания выдавать отказывается, — это место будто навсегда запечатлелось на снимке, который висит на стене сознания. С одной стороны стеллаж с косметикой, Руфус как сейчас видит черно-серебристые наборы от Мери Квант.[74] Зоси у другого конца стеллажа, футах в шести, ему не видно девушку. Он слышит объявление о потерявшемся мальчике и тут же бросается искать Зоси, но ее там нет, она тоже потерялась.

Руфус искал ее. В торговом центре были толпы народу. Забавно, Зоси обладала красивой, но не запоминающейся внешностью, в ней не было ничего необычного, что притягивало бы взгляд. Она ничем не отличалась от тысяч таких же девчонок — во всяком случае, если смотреть издали. Все они носили джинсы, майки и сандалии и не красились, волосы у всех были либо очень длинные, либо очень короткие.

Зоси знала, где припаркована машина. Она знала, когда надо ехать за Вивьен, — а знала ли? Естественно, часов у нее не было. Но его это не волновало, он собирался ждать ее только до десяти минут пятого. За Вивьен нужно было заехать в половине пятого. Если Зоси опоздает и останется в Лондоне, найдет дорогу сама. Дом — это то место, куда ты едешь, когда тебе больше некуда ехать. Дом — это единственное прибежище во время бури.

Руфус сел в машину и закурил. Он увидел Зоси. Она шла по размякшему на жаре асфальту между сверкающими металлическими боками машинами, и вместе с ней двигалась ее тень и тень маленького мальчика, темная, короткая, подпрыгивающая. Мальчик был светловолосым, голубоглазым, смущенным. Он был одет в белую рубашку, синие шорты, синие сандалии и держал Зоси за руку.

— Руфус, скорее открывай дверь. Он сядет со мной назад. Поехали отсюда быстрее.

Руфус нечасто испытывал страх. Он гордился своим спокойствием, хладнокровием. Но тогда он испугался, страх спазмом скрутил желудок. Он выскочил из машины и захлопнул дверь.

— Ты с ума сошла? — Он знал, что она действительно сошла с ума. Это не было вопросом. — Отведи мальчика назад. Почему тебе его отдали? Нет, не отвечай. Меня это не интересует. Просто отведи его обратно. Заведи внутрь и оставь у дверей.

— Я хочу, чтобы он был моим. Его зовут Эндрю. Он сказал, что его зовут Эндрю. Он повторял, что Эндрю хочет к маме, поэтому я вошла и сказала: «Вот я, твоя мама, Эндрю, что с тобой случилось?» Я сказала: «Пошли со мной». Они меня не остановили, ничего не спросили, а мальчик пошел со мной. Смотри, он похож на меня. Мы отвезем его в Отсемондо, и он будет жить с нами.

С самого начала Руфус постоянно помнил о своей будущей карьере, о том, что у него должны быть чистые руки. Или чтобы хотя бы казалось, что у него чистые руки. Он руководил им, этот принцип, удерживал от крайностей. Шива тоже придерживался этого принципа, но он был неудачником, Шиве недоставало безжалостности, поэтому его неизбежно ждало поражение. Иногда Руфусу снились кошмары, в которых то, что он делал или что происходило, рушило его перспективы и уничтожало навсегда то, что могло стать его перспективой. То были ночные кошмары, но они случались и днем, когда его сознание бодрствовало.

— Отведи его назад!

Ребенок — до того момента он, вероятно, был слишком потрясен своим несчастьем — начал плакать. Руфус поднял его и посадил к себе на плечи. Его сердце едва не выпрыгивало из груди, он в буквальном смысле задыхался, его тошнило. Однако, несмотря на все это, он побежал. Ребенок уже орал во все горло. Влетев через двойные стеклянные двери в торговый центр, он вбежал в ближайший магазин — это оказался обувной — сунул мальчишку в руки продавщице и закричал:

— Этот мальчик потерялся, его зовут Эндрю. Объявляли по громкой связи…

Продавщица чуть не уронила ребенка. Его вопли раскалывали воздух. Руфус выбежал на улицу, прыгнул в машину. Обливаясь потом, он ругался на чем свет стоит, то и дело грозил Зоси, что прикончит ее, называл сумасшедшей. Она плакала, лежа на заднем сиденье. Руфус поспешно выехал со стоянки, крутя руль дрожащими руками. Даже сейчас от этого воспоминания у него сердце ушло в пятки. Он взял официальную порцию — ту, что стояла на столике рядом, — и поднес стакан ко рту. Водка согрелась и стала сладкой. Но это не помешало ему насладиться первым глотком.

Они долго ехали в молчании, которое нарушалось всхлипами Зоси. Вот дурак, расслабился, не учел очевидного. Он же видел отметины на ее теле, голубоватые — и, следовательно, недавно появившиеся — растяжки. Он видел, как она отреагировала на картину, а теперь украла ребенка. Что случилось с ее собственным ребенком? Руфус не спросил, он вообще не произнес ни слова. Они опаздывали к Вивьен, и, как это ни странно кажется сейчас, опоздание волновало его сильнее, чем история с Зоси, чем то, что она натворила или могла натворить. Действительно, он не задумывался над тем, что она могла натворить.