Роковая ночь - [35]

Мы вместе отправимся к площади, где тебе уготована казнь! Я решила покинуть этот мир, ибо лучше умереть с тобой, чем жить вместе с ним.

Кулуз клятвенно просил ее отказаться от мысли выразить свое отвращение таким образом, уверял, что не хочет такого доказательства любви Делары, но она упорно твердила, что решила умереть с ним одной смертью. Пока они спорили, послышался шум у ворот. Прервав разговор, они выглянули и тотчас увидели судью в сопровождении нескольких человек, среди которых были и Музаффар с сыном. Делара лишилась чувств при виде своих бывших родственников. Слуги и невольники подбежали, чтобы привести ее в чувство, а Кулуз бросился навстречу прибывшим. Судья поклонился ему и с улыбкой сказал:

— Сударь, нарочный вернулся из Ходженда вместе с одним из слуг вашего отца, господина Масуда. Он прислал вам сорок верблюдов, груженных тканями, прекрасной одеждой и другим ценным товаром. Мы больше не сомневаемся, что вы приходитесь ему сыном, и умоляем вас забыть о том грубом обращении, которому вы здесь подверглись по нашей вине.

Когда судья окончил речь и умолк, Музаффар и Табер выступили вперед и попросили извинения у Кулуза.

— Я больше не требую вернуть Делару и отказываюсь от всяких прав на нее, — сказал сын купца.

Кулуз не знал, что и подумать об этом, и вообразил себя жертвой насмешки. Тогда к нему приблизился слуга и, взяв его за руку, передал письмо и сказал:

— Ваши отец с матерью в добром здоровье и с нетерпением вас ожидают.

Юноша, растерявшись, не знал, что ответить, и сильно покраснел. Сломав печать, он пробежал глазами послание:

«Хвала небу, и да будет благословен великий Пророк, его семья и сподвижники! Дорогой сын мой, с тех пор как ты меня покинул, я не находил себе места в тревоге за тебя. Твое отсутствие камнем ложится на мою душу и незаметно подтачивает мои силы. Посланец Музаффара сообщил мне обо всем, что с тобой произошло, и я немедленно велел нагрузить всевозможным товаром сорок черных верблюдов, красивых и большеглазых; их я отправил тебе с проводником моих караванов Джаббаром. Тотчас по получении сего письма напиши мне, как твои дела и здоровье, дабы наши сердца успокоились и мы бы воспрянули духом и телом, возблагодарив судьбу!» В конце стояла подпись: «Масуд».

Едва Кулуз успел прочитать эти строки, как увидел входивший на постоялый двор караван. Это и были те сорок черных большеглазых верблюдов, которые были посланы с проводником. Последний подошел к Кулузу и приветствовал его:

— О господин мой и повелитель! Прикажи разгрузить караван и сложить вьюки в каком-нибудь просторном помещении!

— Вот чудо из чудес! — пробормотал юноша про себя. — Что значит все это? Я слышал много диковинных историй, но эта превосходит все, что только может вообразить человек!

А через некоторое время проводник обратился к нему так, словно знал его уже долгое время, и заметил:

— Музаффар и судья думают, что эти верблюды и впрямь посланы тебе отцом, они все принимают на веру!

— Да будет так! — воскликнул Кулуз. — Хотя все, что случилось, и превосходит мое разумение, я все-таки попытаюсь воспользоваться наилучшим образом тем оборотом, который приняло дело. Быть может, небу угодно было ниспослать чудо мне во спасение?

И Кулуз приказал, чтобы вьюки перенесли в гостиницу, а верблюдов накормили и позаботились о них как следует.

— Ну, Джаббар, — спросил он, — не расскажешь ли мне теперь подробнее о здоровье моей семьи? Все ли благополучно в Ходженде? Как поживают мои родные, друзья?

И в то время, как проводник отвечал, Табер со своим отцом направились к выходу, а судья, окончательно уверившись в правоте юноши, велел страже покинуть постоялый двор.

— Все в порядке, — сказал проводник, — все в добром здравии, кроме вашего батюшки, который считает дни до вашего приезда, и каждый час кажется ему длинным, как день! Он ждет вашего возвращения и хочет увидеть ту, что стала здесь вашей женой, чтобы принять ее под свой кров…

Когда все наконец разошлись, Кулуз показал письмо Деларе, которая еще только приходила в себя после обморока.

— О благословенное небо! — вскричала она. — Тебе одному мы обязаны нашим чудесным избавлением! Тебе, о всемилостивое, которое сжалилось над влюбленными, некогда соединившимися по твоей воле.

— Сударыня, — напомнил ей Кулуз, — наши несчастья еще не закончились. Мои опасения возросли более, чем когда-либо! Вы посоветовали мне назваться чужим именем, что я и выполнил, но настоящий-то Рукн-эд-Дин должен быть где-то поблизости! Я уверен, что этот человек в городе, и потому нечего ждать. Стража больше не держит нас, мы можем бежать, пока не распространился слух о прибытии каравана и не привлек сюда его настоящего владельца, сына Масуда.

Так рассуждал Кулуз, теряясь меж надеждой и страхом и каждую минуту ожидая, что судья с Музаффаром явятся вновь. Не успел он еще успокоиться и оправиться от своих опасений, как на постоялый двор вошел тот самый чиновник, которого влюбленные принимали у себя два дня назад.

— Сударь, — сказал он, — я пришел поздравить вас с разрешением трудностей. Ведь вы получили от отца ожидаемые средства! Однако я должен и упрекнуть вас кое в чем. Отчего вы не сказали мне имя вашего отца — Масуда Ходжендского?