Роковая награда - [36]

– Что ты, твой туалет восхитителен, это я не соответствую.

– Пустяки, обживешься, – успокоилась Полина. – А если серьезно, свой геройский френч спрячь и купи нормальный костюм. Думаю, зарплата начальника цеха на «Ленинце» приличная.

– Семьдесят рублей. Как говорится, жить можно.

– Давай-ка подберем тебе одежду! – оживилась Полина. – Походим в день зарплаты по магазинам, хорошим портным. У тебя классный типаж, тебя стоит модно приодеть.

– Под твоим руководством – куда угодно.

Принесли вино.

– Хотелось бы выпить за наше знакомство. Я ему очень рад, – Андрей поднял бокал.

– Я тоже рада. За тебя!

– И за тебя, Полина!

Оркестр, бренчавший доселе что-то вроде кадрили, заиграл аргентинское танго. Рябинин поднялся:

– Разрешите вас ангажировать? – Он с поклоном предложил руку Полине.

– Вы танцуете?

– Попытаюсь вспомнить, строго не судите.

Они были единственной парой на танцевальной площадке. Полина смотрела вниз и немного вбок, шепотом считала такт. Андрей справлялся, хотя и не танцевал с семнадцатого года.

Нигде не познается человеческая натура так, как в танце! Правду и фальшь, смиренность и гордыню, открытость и расчетливость, ветреность и предрассудки, вдохновенность и эпатаж – все отразит танец. Скрыть эмоции в танце сможет лишь волевой человек, только вот танца тогда не получится.

Полина горела – ее движения были плавными, но таящими порыв; чувствительные ноздри трепетали, щеки порозовели, светились страстью темные глаза.

Андрей был сдержанно-восхищенным. Он старался не сбиться и в то же время «подыграть» настроению партнерши.

Музыка смолкла, Полина широко улыбнулась и обняла Рябинина за плечи:

– Отлично! Мне очень понравилось, – проговорила она ему в лицо.

Андрей поцеловал ей руку:

– Спасибо вам. Вы танцуете прекрасно, мадемуазель!

Они вернулись к столу.

– Танго – одно из многих прелестей, потерянных в ходе революции, – усаживаясь, заметила Полина. – Помнится, в девятнадцатом жила я у бабушки в Питере – голодуха, митинги, «красный террор»…

А как хотелось танцевать! Ну уж о танго и речи не было, даже невинный вальс считали контрреволюцией. Как славно, что придумали нэп! Наше общество после нэпа изменится, вот увидишь. Останется лучшее от революции и от капитализма, идеальное общество.

«Слышал бы ее папочка такие речи! Не поздоровилось бы дочке. Ох, не дадут кровопийцы-ортодоксы брать лучшее от капитализма. Соскучатся по кровушке, жажда заставит вернуть красные реки и трупные берега», – мысленно не согласился Андрей, а вслух пошутил:

– Побольше бы таких в Цека!

– Не веришь в срастание большевизма и капитализма? Увидишь! – не унималась Полина. – Люди повлияют, народ – двигатель истории. Мне отец говорил по секрету, – она понизила голос, – по статистике, членов партии меньше одного процента населения! Так что народ заставит наиболее упрямых сторонников «военного коммунизма» принять лучшее из мирового опыта.

– В том числе и танго? – съехидничал Андрей.

– Хотя бы, – решительно кивнула Полина и принялась за рыбу.

– Знаешь, Полина, мы слишком много твердим о политике. Нэп, коммунизм, белые, черные, всякие… Тебе не надоело?

– Ужасно надоело. А что поделаешь? Видел газеты? Людей слышал?

– Вот люди, например, в трамвае говорят как раз об ином.

– И о чем же?

– О преступности, ценах, просто сплетничают. Кстати, я и не подозревал, что в центре России этакая жуть творится – ночные налеты, боязнь ходить с наступлением темноты.

– А ты что хотел? – погрустнела Полина. – Безработных в стране – больше миллиона. Куда им идти? В бандиты и воры, разумеется. Их ловят, а они множатся, и, пока не ликвидируют причину, так и будет.

Она вернулась к еде. Закончив ужин, попросила кофе.

– Рискуете не уснуть! – заметил Андрей.

– Пустяки, я сплю как убитая, – отмахнулась Полина. – Можно спросить?

– Конечно.

– Как ты относишься к авангардному театру?

– Гм… Никак. Видел кое-что до войны, потом на фронт приезжали авангардные «агитки»… Не знаю.

– Тебе стоит взглянуть. Через две недели, двадцать третьего мая, в «Новом театре» дают премьеру «Ревизора». Режиссер – моя подруга, и я в курсе всех творческих исканий. Сходим?

– Пожалуй.

Полина взглянула на изящные серебряные часики:

– У-у, пора по домам! Право, загулялись мы, Андрей Николаевич.

* * *

Верстах в трех от города, на опушке березовой рощи стоял хутор. Жили на нем крестьянка-солдатка с глухой дочерью-подростком. В просторном доме мать и дочь ютились в задней комнате, остальные две и большую горницу вот уже три месяца арендовал некто Гнутый – неприятная личность с круглой спиной. Это и была «малина Гнутого», на которой собирались жиганы поиграть в карты, попить вина и потолковать о своем лихом промысле. Последнее время на малине «отдыхали» люди Осадчего. Хозяева дома, тетка Варвара и ее глухая дочка Ира, в дела Гнутого и его гостей не вникали – бандиты собирались к ночи, когда хозяева ложились спать.

Осадчий с подручными тревожили город почти год. Вначале уголовный мир не принимал их во внимание, расценивая как шайку шпаны, в скором времени должную «спалить» саму себя. Однако после ряда громких и денежных дел в городе и на «гастроле» с Осадчим стали считаться. Вели они себя нагло и быстро выросли из «троицы фраеров» в оголтелую банду налетчиков в десять стволов.