Роковая награда - [32]

– Ой, а что это у вас такое? – испуганно спросила она и указала на еле заметный под загаром рваный шрам на груди Рябинина.

– Старое ранение, двадцатого года. Гранатой. Теперь уж и не видать, – отмахнулся он.

– Однако порядком вас потрепало: грудь, голова… – ее глаза были полны сочувствия.

– Пустяки, потрепало, да не сломало, – широко улыбнулся Андрей. Его уверенность успокоила Полину.

– А татуировка? Что означают эти символы? – она кивнула на левое плечо Рябинина.

– Знак нашего Четвертого Ударного батальона, в котором я служил с марта семнадцатого.

Солнце грело спину, Андрей с удовольствием греб размашистыми саженками.

– И-и раз… и-и два, – командовала Полина. – Правьте к противоположному берегу.

Высадившись на сушу, Полина повела Андрея загорать. Они легли на захваченное из дома холщовое одеяло и замерли под теплыми лучами.

– Красивые девушки на «Красном ленинце»? – с ленцой спросила Полина.

Андрей посмотрел на нее:

– Обыкновенные, как и везде.

– Много их у вас? – улыбнулась Полина.

– У меня в цехе?

– Вообще, на заводе.

– Нарочно не считал… думаю, человек сорок.

Они помолчали. В траве стрекотали кузнечики, в голубом небе висели жаворонки.

– Как воздух звенит, а! Совсем лето, правда? – проговорила Полина. – У меня летом отпуск, поеду к бабушке в Ленинград, люблю этот город.

В груди Андрея защемило, вспомнилось родное и далекое.

– Берите и меня с собой, Полина. Я тоже хочу в Ленинград, – сказал он.

– Смелый вы, однако, – усмехнулась Полина. – Посмотрим на ваше поведение. Опять же у вас работа – не нужно загадывать.

– Загадывать не будем, а ежели сложится поехать, вспомните обо мне, – попросил Андрей.

Она кивнула, перевернулась на живот и, открыв глаза, встретилась с его взглядом.

– А что за дела у вас в Ленинграде? Или вы просто набиваетесь меня ангажировать?

– У меня в Питере… родственники, – уклончиво ответил Рябинин.

Полина привстала на локте:

– Думаю, и в самом деле было бы здорово нам вместе поехать. В вашем присутствии мне, признаться, очень спокойно.

Она опустилась на одеяло и закрыла глаза. Из-под опущенных век Андрей поглядывал на ее порозовевшие от солнца щеки и пушистые ресницы. «Ее губы, наверное, горячие», – подумал он и захотел коснуться их, но не посмел. Он прикрыл глаза рукой и начал строить планы на вечер…

Очнулся Андрей от легкого толчка в плечо – оказалось, он задремал.

– Поднимайтесь, соня, пора плыть обратно, я могу сгореть! – смеялась Полина. – Вам-то что, вы черный как папуас, а мне злоупотреблять солнцем рано.

* * *

Вернувшись на дачу, Рябинин получил комнату и инструкции Михалыча о местонахождении ванной.

После душа Андрей повалился на диван. Он разглядывал зеленые обои и размышлял о правящем классе: «Нет, новые хозяева хотели не социальной справедливости! Желали они с нами поменяться, вот и весь секрет. Заняли наши дома, дачи вот обжили… Все-таки надо побольше узнать о ее папаше. Тип импозантный и опасный. Глазищи – что клинки, – уверенные, жесткие и неприступные. Душ, видно, немало загубил, выбился из грязи в князи. Однако молодец! Действительно князь! Умен, образован, подтянут. Сколько ему? Лет сорок пять… Мамаша добрая, старых кровей. Болеет чем-то, глаза немощные… А уж Полиночка – слов нет, хороша!»

Его мысли прервал деликатный стук в дверь.

– Товарищ Рябинин! Пожалуйте к чаю, – пробасил Михалыч.

* * *

К чаю накрыли на открытой веранде с видом на реку. Говорили о майской жаре и видах на урожай. Лидировал Кирилл Петрович, остальные лишь поддакивали – от незнания темы.

Анастасия Леонидовна извинилась и увела дочь «для разговора». Мужчины остались наедине. Помолчав, Кирилл Петрович спросил, не отрывая взгляда от заречных далей:

– Вы, товарищ Рябинин, с виду человек образованный, преданный делу большевизма. Осмелюсь спросить: отчего не вступили в ряды партии во время ленинского призыва?

Андрея подобные вопросы настораживали, но он научился давать на них ответы в «выгодном русле».

– На возраст мой намекаете? – усмехнулся он.

– И на возраст тоже. Вы выходите из комсомольской поры, да и положение обязывает. В чем же причина? – Кирилл Петрович повернулся к Андрею.

Тот невинно поглядел в глаза собеседнику:

– В партию, Кирилл Петрович, вступают по двум причинам: по убеждениям и ради карьеры. Относительно последнего – я не карьерист. А насчет первого скажу откровенно: плохо я знаю марксизм, не довелось изучить работы классиков, а в школах политграмоты преподают, простите, политликбез, понятный и доступный. Я же максималист – зачем идти в партию без твердых знаний ее философии? Партия, как говорится, – авангард, а авангард не должен включать всех сознательных.

Кирилл Петрович сощурился («Совсем как Полина», – отметил Андрей).

– Разумное обоснование. Вы так уверенно говорили, что убедили меня. И все же мне думается, что можно вступить в партию, а уж потом овладеть идеологическими знаниями.

– Однако карьеризмом попахивает! – парировал Андрей.

– А вы – щепетильный товарищ! – удивился Кирилл Петрович. – Да и что дурного в здоровом карьеризме? Разумное честолюбие есть нормальный человеческий инстинкт.

– Уважаю ваш многолетний опыт, но считаю, честолюбие не может быть разумным; оно или есть, или его нет. Человек либо испытывает чувство долга, либо он честолюбив без ограничений.