Роковая монахиня - [95]

Бруммельмайер воспользовался первой предоставившейся ему возможностью и поинтересовался на своем резком, по-школьному неуклюжем французском языке происхождением отдельных препарированных животных, которые здесь, как и в передней зале, повсюду стояли и висели на стенах. Когда он представился как зоолог, графиня провела нас в изящно обставленный, как дамский будуар, соседний покой, в котором стояли бесчисленные клетки со всевозможными птицами. С горячей заинтересованностью доктор принялся переходить от одной клетки к другой, но вскоре возвратился к нам в явном замешательстве и проговорил с трогательной откровенностью:

— Но, помилуйте, уважаемая графиня, вы ведь все перепутали. Ни для одной из птиц не соблюдены нужные условия содержания. Для этих бедных существ жить в этих условиях — настоящее мучение, да они просто не могут так жить!

Графиня смерила возмущенного друга животных бесконечно презрительным, жестким взглядом, гордо откинула голову назад и сказала:

— Они должны так жить!

При этом хлыст со свистом прорезал воздух и сильно ударил по голове дога, который вздрогнул от боли, но тут же подполз ближе и смиренно лизнул карающую руку своей хозяйки. С сухим смехом графиня показала нам еще одну клетку, на одной стороне которой был закреплен продолговатый проволочный барабан, вращающийся вокруг поперечной оси. Золотым набалдашником хлыста графиня резко ударила по деревянному каркасу клетки, и тут же черная белка впрыгнула в барабан, который начал быстро вращаться под действием веса ее тела. Старания зверька сохранить равновесие только ускоряли вращение, барабан крутился все быстрее и быстрее. В конце концов белка уже не могла поспеть за вращением и в изнеможении прекратила бег, и ее стало крутить вместе с барабаном.

Бруммельмайер остановил наконец все еще вращавшийся барабан, сочувственно посмотрел на безжизненно лежавшего зверька, а затем его добрые глаза расширились от невыразимого ужаса:

— Так ведь здесь внутри барабана полно острых, как иглы, шипов, бедное животное, должно быть, ужасно поранило себе лапы!

В ответ снова прозвучал резкий смех графини.

Когда мы потом поднимались в свои комнаты, доктор неожиданно остановился на лестнице, схватил меня по своей привычке за верхнюю пуговицу мундира и проговорил:

— Ужасная женщина! И знаете, у всех этих животных, которых она мучает с такой утонченной жестокостью, есть что-то неестественно человеческое во взгляде. Как будто в их теперешнее состояние они превращены по велению волшебной палочки этой Колдуньи.

Я проспал, вероятно, около часа, когда меня разбудил странный шум. Мне показалось, что мой товарищ в соседней комнате хрипит в смертельном страхе, и одновременно слышится то пронзительный, звериный смех, который напугал меня в лесу, то резкий, изуверский смех владелицы замка.

Окончательно проснувшись, я какое-то время напряженно прислушивался: ничего! Затем я позвал доктора, но ответа не улышал. Больше выдержать я не мог. Схватив электрический фонарь, я поспешил в соседнюю комнату. Бруммельмайер, бледный и неподвижный, лежал в постели, его левая рука безжизненно повисла, на правой стороне шеи виднелись две небольшие ранки, из которых медленно стекали струйки крови. Доктор был мертв. А на гардине, вцепившись крючковатыми когтями, неуклюже висела с сытым видом громадная летучая мышь и злобно смотрела на меня.

В неописуемой ярости я схватил лежавший на ночном столике доктора револьвер — как вдруг в комнату ударила яркая вспышка молнии, и я потерял сознание.

Когда я очнулся, над моей постелью стоял наш старый добрый дивизионный врач:

— Ну, слава Богу, мой дорогой, мы вас вытащили.

— А как я попал в лазарет?

— Да прямо из леса, мы нашли вас рядом с дубом, в который попала молния.

— А что с Бруммельмайером?

— Ему, к сожалению, не повезло, беднягу молния свалила наповал. Завтра похороны.

Я попросил, чтобы меня поднесли к телу погибшего товарища. На обескровленной белой шее справа были отчетливо видны две небольшие ранки.

— Типичное ранение от удара молнии, — подтвердил дивизионный врач.

В день похорон Бруммельмайера я рассказал нашу историю. Дивизионный врач выслушал меня внимательно, потом взял мою руку и мягко сказал:

— Послушайте, дорогой друг, сейчас вам прежде всего нужно хорошенько отдохнуть месяца полтора в спокойном санатории. Вы, судя по всему, перенесли серьезный нервный шок.

Замок Вальнуар, которого не было ни на одной карте, и в самом деле никогда не существовал. Вот только местные крестьяне делают круглые, испуганные глаза, когда их спрашивают о нем.

Перевод с немецкого С. Боровкова

Якоб Элиас Поритцки Незнакомец

Знаешь ли ты, что такое

тоска и одиночество?

Гёте

За последние две недели он не приходил домой раньше двенадцати или часа ночи. И всегда был немного пьян. Ему было непонятно, почему люди говорят об этом взвешенном состоянии — «быть навеселе», потому что он никогда — видит бог, действительно никогда — не испытывал даже малейшего намека на веселость. Скорее, он чувствовал какую-то смертельную грусть, как больная собака. Он был вынужден пить, чтобы поставить на место то, что сдвинулось в его душе — но разве тот лишенный тени незнакомец, который постоянно крался за ним и преследовал его даже среди бела дня, мучая и пугая, мог позволить ему развеселиться от одной или двух выпитых бутылок вина! Этим прогнать его было невозможно, этого бесплотного призрака. Весь мир казался каким-то странно расплывшимся и погруженным в тонкий туман. Ему чудилось, будто люди бродят по улицам, как привидения, а кареты едут словно на обитых толстым войлоком колесах. Фонари излучали спокойный свет… Но с тем же успехом они могли быть железными чудищами с одним пылающим в стеклянной голове глазом. А ведь ужас сидел в нем самом и не спал. Чем ближе подходил он к своему дому, тем тревожнее становилось у него на душе.