Роковая монахиня - [44]

Эта история так бы и не прояснилась, если бы магистрат не упомянул о привидении в своем ежемесячном отчете. В те времена в Берлине не могли допустить существования призрака, особенно в официальных бумагах. Поскольку во время Семилетней войны прусское государство было наполнено боевым духом, оно не могло мириться с тем, что по нему разгуливают еще какие-то, сомнительные духи. Поэтому из Берлина была послана комиссия и проведено тщательное расследование.

У жестянщика и служителя муниципального совета взяли письменные показания, один за другим были опрошены жители города, и выявились многие интересные вещи, хотя зачастую и не имеющие прямого отношения к делу. Дом, вызвавший такой переполох, обследовали и, теперь уже за счет государства, снесли — в результате не нашли ничего, кроме каменного фундамента. Самым странным, однако, было то, что бургомистр стал отказываться от многих своих предыдущих высказываний и подтвердил лишь тот факт, что черный призрак стучал в дверь; в отношении же белого и серого привидений и эпизода с фонарем он утверждал теперь, что все это ему приснилось. То же самое произошло и с вором Фриценхофером, который признался, что, возможно, он просто видел сон. Наступление шведов прервало расследование, однако в ходе его все же было установлено, что в ту ночь через Анклам в Ной-Варп проезжал на почтовой карете мужчина в черном плаще. Это по крайней мере доказывало, что искомый призрак прибыл в Анклам обычным транспортным средством.

Однако граждане были очень недовольны результатами деятельности комиссии. И никакой благодарности к ней за проделанную работу они не испытывали. Более того, уже тогда кое-кто высказывал мнение, что правительство не имеет права против воли анкламских граждан расследовать их таинственные явления. Дело дошло до процесса, материалы которого еще хранятся в верховном суде в Берлине под заголовком: «Граждане Анклама против государственных органов в отношении явления привидения». Были затребованы заключения известнейших ученых. Один из них полагал, что за всем этим кроется хорошо организованный заговор иезуитов, которые, завладев пограничным городом Прусского королевства, намеревались распространить свое влияние и шаг за шагом продвинуться к столице. Другой считал все это фантасмагориями, в основе которых лежали козни шведского борджианизма. Он сам пытался вызвать у себя подобные видения, но дальше лимона не продвинулся. В суде первой инстанции государство дело выиграло, в суде второй инстанции — проиграло. Материалы уже лежали в верховном трибунале, когда… умер король Фридрих II. В Пруссии снова разрешили верить в призраков, и правительство решило не доводить анкламских граждан до крайности. Расследование было прекращено, и граждане получили право на свое привидение. Однако в Анкламе были недовольны бургомистром. Его обвиняли в том, что он ради своего благополучия отказался от призрака и от истины. Недовольный всем этим, он уехал с дочерью в Берлин, и, когда его, в соответствии с собственным желанием, назначили в отдаленный уголок Пруссии, у сторонников естественного объяснения тех событий исчезла последняя надежда.

Много лет спустя — почетные граждане Анклама, которые к тому времени были еще живы, стали редкостью, бургомистр Андреас давно уже спал вечным сном в могиле на берегу Вислы, а герои Семилетней войны поседели и подряхлели — в Анкламе снова произошло нечто, имеющее отношение к рассказанному.

Случилось так, что главный священник и пономарь местной церкви умерли в один и тот же день, и похороны их состоялись тоже одновременно, причем в последний путь их провожала одна и та же похоронная процессия — настолько широко распространились уже тогда идеи гуманизма.

Вдова пономаря, проникшись значимостью этого события, заверила, рыдая, что это самый счастливый день в ее жизни.

Поминальный звон еще несся с церковной колокольни, а гусарский майор ***, много лет бывший комендантом Анклама, уже сидел за пуншем, покуривая трубку, с другими почтенными гражданами города. В обращении он считался снисходительным человеком, так как женился в свое время на местной девушке, а теперь к тому же был, как говорится, свободным человеком, поскольку его жена, дочь бывшего бургомистра, уже четыре месяца почивала вечным сном. Говорили о жизни и смерти, о воскресении и покойном священнике, который был якобы духовидцем.

Наступила полночь, комната уже наполнилась дымом. Некоторые считали, что местный пастор не был хорошим христианином, другие рассказывали, как он часто шутил и высказывал желание после смерти выступить в роли привидения.

Гости не очень обрадовались, когда майор отложил в сторону трубку, как бы подавая знак, что пора расходиться. Ведь в каминной трубе завывал ветер, а на колокольне пробило двенадцать. Но вдруг открылась дверь, и в комнату вошел призрак. Это был покойный пастор; он прошел по комнате, отвесил каждому поклон, как это он делал при жизни, выпил, кивнув коменданту, полный стакан пунша и вышел вон. Не успел еще никто вымолвить ни слова, как опять отворилась дверь и на этот раз вошел покойный пономарь, совершенно пьяный, каким его нередко видели в последнее время, с лимоном в руке; он проковылял по комнате по тому же маршруту, что и пастор. Но, проходя мимо майора, споткнулся о торчавший из пола гвоздь и растянулся во весь рост. Когда с призрака свалился парик, оказалось, что это Фриц — проказливый сын коменданта.