Роковая монахиня - [10]

Следующая ночь должна была открыть ему ужасную тайну, которая только и могла быть причиной необъяснимого поведения его супруги. Графиня, обычно, сама каждый вечер готовила чай для графа. Сегодня он не выпил ни капли, и когда, по своему обыкновению, он читал в постели, то совсем не почувствовал сонливости, которая обычно нападала на него в полночь. Несмотря на это, он откинулся на подушки и сделал вид, что крепко уснул. Графиня осторожно встала со своего ложа, подошла к постели графа, осветила его лицо и тихо выскользнула из спальни. Сердце у графа колотилось; он встал, накинул плащ и поспешил за графиней. Была совсем светлая лунная ночь, так что граф совершенно отчетливо мог видеть облаченную в белый пеньюар фигуру Аурелии, несмотря на то что она ушла далеко вперед. Путь графини лежал через парк к кладбищу, там она исчезла за оградой. Граф быстро двинулся за ней через открытую калитку в кладбищенской ограде. Здесь он увидел в лунном сиянии прямо перед собой группу жутких призрачных фигур. Старые полуобнаженные женщины с распущенными волосами сидели на земле вокруг трупа и пожирали его со звериной алчностью. Аурелия была среди них! Граф в диком ужасе бросился прочь и, преследуемый смертельным страхом, в беспамятстве, бегал по тропинкам парка, пока на рассвете, обессиленный, не очнулся у ворот своего замка. В полной растерянности, не осознавая, что он делает, граф взбежал по лестнице и очутился в спальне. Там лежала графиня, как казалось, погруженная в безмятежный сладкий сон, и графу захотелось убедить себя, что его напугал до смерти ужасный, кошмарный сон или, скорее всего, обман чувств, поскольку о реальности его ночной вылазки свидетельствовал промокший от утренней росы плащ. Не дождавшись пробуждения графини, он покинул спальню, оделся и сел на лошадь. Прогулка на свежем воздухе, прекрасное утро, благоухающая зелень, поющие птицы, бодрые голоса которых приветствовали его, — все это развеяло страшные картины ночи; успокоенный и просветленный вернулся граф в замок. Но когда он с графиней сидел за столом и графиня, увидев, как вносят мясное блюдо, с гримасой глубокого отвращения хотела выйти из-за стола, граф со всей очевидностью осознал, что все увиденное им ночью было ужасной правдой. В необузданном гневе вскочил он и вскричал страшным голосом: «Проклятое исчадие ада! Я знаю о твоем отвращении к человеческой еде. Ты вырываешь свой корм из могил, чертова ведьма!» Но как только у графа вырвались эти слова, графиня, громко взвыв, набросилась на него и с яростью гиены вцепилась зубами в грудь. Граф швырнул беснующуюся на пол, и она в страшных судорогах испустила дух.

Граф впал в безумие.

Перевод с немецкого С. Боровкова

Йоганн Аугуст Апель Пробный выстрел

1

— Послушай, мать, — сказал старый лесничий Бертрам из Линденхайна своей жене, — ты ведь знаешь, ради тебя я могу сделать все, что угодно, но эту мысль выбрось из головы и перестань тешить девчонку напрасной надеждой! Надо сказать ей «нет» раз и навсегда — поплачет немного и успокоится. Долгими разговорами и уговорами здесь делу не поможешь.

— Но, отец, — просительным тоном возразила жена лесничего, — разве не может наша Кэтхен жить так же счастливо замужем за писарем, как и за егерем Робертом? Ведь ты совсем не знаешь этого Вильгельма; он такой славный человек, такой добрый…

— Но не егерь! — перебил ее лесничий. — Наше лесничество уже больше двух столетий переходит по наследству от отца к сыну. Если бы ты мне вместо дочери родила сына, тогда — пожалуйста, я бы ему оставил свое место, а если бы родилась еще и девочка, могла бы выбирать себе в мужья, кого угодно. Но раз дело обстоит так, то уж нет! Сначала мне надо было приложить все силы и влияние, чтобы герцог позволил допустить моего будущего зятя к пробному выстрелу, а теперь я должен упустить дочку? Нет, мать, ведь я не настаиваю именно на Роберте. Если он тебе не нравится, подыщи девочке другого молодого ловкого егеря, которому я мог бы передать свое место при жизни. Тоща мы сможем доживать свои дни с молодыми. Но не приставай ко мне, ради бога, с этим писакой!

Матушка Анна охотно сказала бы еще несколько добрых слов о писаре Вильгельме, но лесничий, знавший женское искусство уговоров, не пожелал подвергать свое решение повторной атаке. Он снял ружье со стены и ушел в лес.

Едва он скрылся за углом дома, как Кэтхен просунула свою белокурую курчавую голову в проем двери.

— Ну как, матушка? Все в порядке? — спросила она и, влетев в комнату, повисла на шее у матери.

— Ах, Кэтхен, не радуйся прежде времени, — ответила та, — отец — хороший человек, добрый, но он не отдаст тебя ни за кого другого, кроме егеря, и от этого он не отступит, уж я его знаю.

Кэтхен заплакала. Мать то утешала ее, то бранила и в конце концов заплакала вместе с дочерью. В это время в комнату вошел Вильгельм.

— Ах, Вильгельм! — воскликнула Кэтхен, поворачивая к нему заплаканное лицо. — Найди себе другую девушку! Отец хочет отдать меня за Роберта, потому что он егерь, и мама ничем не может нам помочь. Но если мне суждено расстаться с тобой, то я не хочу принадлежать никому другому и останусь верна тебе до смерти.