Роковая молния - [5]

— Веллингтон никогда не терпел такого сокрушительного поражения, — сказал Эндрю. — Даже в Испании.

— Зато ты обеспечил нам необходимую передышку. — Эмил старался, чтобы его слова прозвучали жизнерадостно.

— Но какой ценой? — прошептал Эндрю.

— Ты имеешь в виду беднягу Юрия? — спросил Эмил. — Он стал мертвецом, когда мерки взяли его в плен, еще двадцать лет назад. Ты дал ему возможность с честью кончить свою жизнь, и он воспользовался ею. Не вини себя за эту жертву.

— Меня беспокоит не его гибель, доктор, — глухо произнес Эндрю.

— Тогда что? — спросил Эмил, придвигаясь ближе и чувствуя огонь, сжигающий душу его друга.

— Пленники, — ответил Эндрю после долгого напряженного молчания. — Карфагеняне и все прочие, кто, подобно Юрию, живет в орде.

— А что с ними?

— Около пятидесяти тысяч карфагенян, оставшихся в живых, плюс еще тысяч сто человек, а может, и больше, — произнес Эндрю, пристально глядя на запад, будто надеясь увидеть этих несчастных.

Эмил ждал, не решаясь задать вопрос.

— Как только мерки сожгут тело Джубади, все до одного будут принесены в жертву. Юрий рассказал мне об этом обычае. Я получил тридцать дней, а сто пятьдесят тысяч человек поплатятся за это своими жизнями.

— Гамилькар знает об этом? — спросил Эмил.

— Скоро узнает, — ответил Эндрю.

— Да поможет ему Бог.

— Да поможет ему Бог, — шепотом повторил Эндрю. — И Боже, прости меня, поскольку больше никто не сможет меня простить.

Кэтлин обняла его дрожащими руками, стараясь найти успокаивающие слова и сознавая, что мысль об изначальной обреченности пленных вряд ли облегчит его душу. Она прижалась головой к пустому рукаву его мундира и расплакалась, впервые за долгие годы.

Эндрю, почти не чувствуя ее близости, наблюдал, как последние огни станции растворяются в темноте.

— Друг мой, уже поздно.

Тамука тронул Хулагара за плечо, но тот не пошевелился.

Ты не обязан здесь оставаться, — сказал Тамука.

Хулагар не ответил.

Тамука, носитель щита кар-карта Вуки, сына Джубади, подошел ближе и опустился на колени рядом с Хулагаром. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь ритмичным боем больших барабанов, имитирующих стук сердца. Этот бой не стихнет в течение тридцати дней, пока для Джубади не настанет время последней скачки к вечным небесам. Это была первая из тридцати ночей — ночь безмолвной скорби, когда духи предков плывут над лагерем в волнах тишины. Не было слышно ни вечерней болтовни перед закатом солнца, ни песен прославленных певцов, ни хвастливых рассказов у тысяч костров по всему стойбищу. В эту ночь духи предков собирались вокруг жилища кар-карта.

Просторная золотая юрта освещалась единственной висящей в центре лампой, которая отбрасывала тусклый свет на обнаженное тело Джубади, бывшего кар-карта меркской орды.

Весь лагерь был погружен во тьму, горела лишь единственная лампа скорби. От ее слабого, неверного пламени взметнется к небу погребальный костер и унесет с собой душу Джубади. И только после того, как огонь уничтожит останки тела Джубади, новый кар-карт вернет огонь погребального костра своим подданным, и он сохранится в кострах племени до той поры, пока не настанет очередь кар-карта Вуки вознестись к небесам.

Тамука посмотрел на своего старого товарища, своего первого учителя и наставника. Эти двое не нуждались в разговорах — они и без слов могли заглянуть друг другу в душу. Хулагар застыл в мучительном безмолвии, хотя ни один из обитателей орды не осмеливался обвинить его в случившемся несчастье. Тем не менее щитоносец винил себя, и Тамука понимал его. Он прекрасно знал, в чем заключается истинный смысл высокого титула щитоносца. Разве не он должен защищать кар-карта, прикрывать его бронзовым щитом и всегда быть готовым заслонить собой повелителя от любой опасности? А теперь Джубади мертв, а его щитоносец продолжает жить.

Как будто услыхав его мысли, Хулагар поднял на него глаза. «Я должен был предвидеть это», — говорил его взгляд.

— Ты не мог предвидеть, — сказал Тамука. — Стражники прочесали все окрестности. Мы не знали, что существует оружие, способное поражать на таком расстоянии.

Хулагар шевельнулся, впервые за всю долгую ночь скорбного бдения у тела своего повелителя и друга.

— Но я чувствовал опасность, — возразил он. — И ты тоже.

В его голосе звучало обвинение.

— О чем ты? — спросил Тамука.

— Твой любимчик был обнаружен с оружием в руках. Тот самый, которого ты послал убить предводителя янки Кина. А вместо этого он вернулся и уничтожил свет нашего племени. Что ты скажешь на это, щитоносец Тамука?

— Друг мой, ты переутомился, — ответил Тамука. Несмотря на высказанное подозрение, в его голосе слышалось только сопереживание страданиям друга.

— В ближайшие дни тебе будут задавать много вопросов, — произнес Хулагар.

Он повернулся, не поднимаясь с колен, и взглянул в лицо Тамуки. Пристально всматриваясь в его глаза, Хулагар искал там разрешения своих сомнений, но не хотел, чтобы его опасения подтвердились.

— Ответь мне, — прошептал он, отечески положив руки на плечи Тамуки и не отрывая глаз от его лица.

Тамука не отвел взгляд.

— Мне нечего тебе сказать, — заговорил Тамука. — Джубади знал о моем замысле, так же как и ты. Я действительно послал одного из своих любимчиков, Юрия, чтобы уничтожить Кина. Но янки неведомым образом обратили его против нас. Дьявольские силы, помогающие Кину, оказались сильнее, чем духи наших предков. Это плохое предзнаменование. Их духи похитили жизнь нашего кар-карта.