Рок-звезда - [48]

— Будет сенсация, если она попадет в другие хитпарады, — небрежно заметил Бобби, рассуждая про себя над словами Шарлин.

Америка покачала головой.

— Очень тяжело добиться популярности в мире. Можно по пальцам пересчитать темнокожих певцов, которым это удалось.

— Стив Уандер.

— Дайон Уорвик, — подсказала Романа.

— Джонни Матис, — добавил Рокет.

— Мы говорим о певцах широкого профиля, — заметила Америка. — А Бобби Монделла — это чистый стиль соул. У него много поклонников среди темнокожей публики. Они его любят. Но достаточно ли этого?

Впервые в жизни Бобби подумал, что, может быть, и недостаточно.

— Послушай, малыш, как же так получается, что мы не видим тебя? От тебя вообще ни одного слова. Ты думаешь, такое твое поведение нравится твоей кузине Фанни? У тебя короткая память, что ли? Эта женщина много сделала для тебя, когда ты оказался в трудном положении. А теперь ты снова в фаворе, а мы ни единого слова от тебя не слышим. Что ты скажешь на это, малыш?

Громкий голос на другом конце провода принадлежал, конечно же, Эрнесту Кристалу.

— Ладно, не тарахти, парень, — мрачно ответил Бобби, размышляя про себя: „Как же Эрнесту удалось разыскать меня почти через семь лет, в течение которых мы совершенно не общались?“ — Какого черта тебе нужно?

— Что мне нужно? Что мне нужно? — пытаясь разыграть возмущение, Эрнест аж сорвался на фальцет. — У тебя же есть семья, малыш. Родственники, которые беспокоятся о тебе.

Это точно. Когда он ушел от Фанни и Эрнеста, то попытался поддерживать с ними связь, но никто из них не проявил к этому никакого интереса, так что Бобби со временем вообще перестал звонить им.

— Откуда ты узнал мой номер телефона? — поинтересовался Бобби, успокоившись.

— Мне его дали в твоей студии звукозаписи… когда я сказал им, что я твой любимый дядя.

— Мой кто? — пробормотал Бобби.

— Родственник есть родственник, малыш.

— Не зови меня малышом, понял?

— Это я по привычке. — Эрнест откашлялся, готовясь к дальнейшим разглагольствованиям. — Послушай, ведь это мы приютили тебя, когда мистер Леон Рю вышвырнул тебя на улицу и ты очутился в Нью-Йорке, не зная, куда податься. Это мы предоставили тебе постель, пищу и крышу над головой. Мы ухаживали за тобой, когда ты болел, не требуя при этом ничего взамен.

Похоже, Эрнест совсем забыл и о чеке на шесть тысяч долларов, с которым Бобби приехал к ним, и о той заработной плате, которую он каждую неделю приносил из „Цепной пилы“.

— Ладно, не скули, — оборвал его Бобби, не желая выслушивать хныканье Эрнеста. Если им нужны деньги, то он готов был дать их. Бобби не был богатым, но все-таки мог себе это позволить, а Фанни, в конце концов, была его единственной родственницей.

— Какой ты грубый, мал… гм… Бобби. Совсем не похож на того доброго, толстого ребенка, которого мы когда-то знали и любили.

— Он умер, — сухо отрезал Бобби. — Сколько?

— Черт побери, разве я сказал хоть слово о деньгах? — с возмущением воскликнул Эрнест.

— Сколько, черт бы тебя побрал?

— Ну… — Эрнест замялся, — если уж ты сам задал этот вопрос… Фанни чувствует себя плохо. Она больше не может работать. Поправилась еще на пару фунтов[4], и у нее что-то не в порядке с сердцем.

— Она была у врача? Ей могли бы прописать диету.

— Она не желает с ними связываться. Они просто берут твои деньги, да еще при этом смеются тебе прямо в лицо. — Эрнест замолчал, выжидая подходящего момента для главной фразы. Вся беда заключалась в том, что он не знал, сколько попросить, но потом решил, что просить надо побольше. — Нас наверняка выручили бы… гм… скажем… двадцать тысяч.

Бобби рассмеялся.

— Или пятнадцать, — робко добавил Эрнест. — У нас столько неоплаченных счетов… — он замолчал в ожидании реакции Бобби.

Бобби возмутила наглость этого проходимца. Двадцать тысяч долларов! Пятнадцать! Ему надо бы просто отослать этого сукина сына куда подальше.

— Я пришлю Фанни чек на три тысячи. А ты передай ей, что неплохо бы ей самой выбрать время и позвонить мне.

— Три тысячи! — воскликнул Эрнест. — Но ты же, наверное, загребаешь кучу денег и хочешь сказать, что можешь выделить только три тысячи…

— Если они тебе не нужны, то так и скажи, — оборвал Бобби.

— Нет, пожалуй, мы возьмем их, возьмем, — промямлил Эрнест тоном несчастного человека. Все-таки три тысячи были лучше, чем ничего.

Бобби положил трубку телефона и на мгновение вспомнил о своей жизни у Эрнеста и Фанни. Вспомнил их постоянные скандалы, свою убогую комнатенку близ кухни, в которой зимой было холодно, а летом жарче, чем в сауне. Вспомнил еду — жирную, обильную — картофель и жареных цыплят, сладкие пироги и пирожные, сдобные булочки и конфеты. Неудивительно, что он был похож на бочонок, пока жил с ними.

И все-таки в словах Эрнеста была правда. Фанни действительно приютила его и частенько защищала от нападок Эрнеста.

Бобби подошел к столу и выписал чек, стремясь сделать это побыстрее, чтобы не передумать. Написав на конверте адрес Фанни, он вложил туда чек и коротенькую записку с просьбой позвонить ему.

Не стоит и говорить, что ему так никто и не позвонил, хотя деньги по чеку были получены моментально.

От Шарлин тоже в течение нескольких месяцев не было никаких известий, и Бобби даже привык к этому. Она звонила только тогда, когда ей что-нибудь было нужно, а так как он отклонил предложение Маркуса Ситроена подписать контракт с „Блю кадиллак рекордз“, Шарлин теперь не было до него дела. Бобби жил своей жизнью, сочиняя песни, записывая пластинки, встречаясь с разными девушками, хорошо проводя при этом время. И вот однажды летним вечером, примерно около полуночи, в дверь его квартиры раздался настойчивый звонок.