Рок, туше́ и белая ворона - [19]

Телефон отчаянно зазвонил. Я выронила нож на гранитный пол, подпрыгнув с перепугу.

― Чёртов мобильник! ― выругалась я и провела ладонью по лицу. Я вспотела. Я даже не заметила дрожи в теле, словно я была вне тела некоторое мгновение назад. Нервно достала телефон из лифчика. Когда я успела его туда запихать? Хм. Привычка. Раньше, когда я прибывала во всех этих клиниках, телефон приходилось прятать. Это был запрещённый предмет. Я люблю всё запрещённое. Большинство из запрещённого.

Я наконец посмотрела на дисплей. Не знаю этот номер. Я сбросила вызов, но он повторился и я ответила на звонок.

― Да?

― Хау[19].

Я задохнулась от низкого тихого голоса.

― Константин.

Отец шумно втянул воздух.

― Ладно, я это заслужил, ― усмехнулся он опечаленно, ― Тониктика хи, макки?[20] ― я молчала. Я кажется дар речи потеряла. ― Как дела?

Прекрасный вопрос. Я перевела дыхание и подняла нож с пола. Уселась за островок, вертя лезвие на свету.

― Отстойно. А, я? Соответствую.

Повисло молчание. Я потёрла виски запястьями. Проклятый шум, напоминал мне проповедующую машину, внушающую мне свою дерьмовую сентенцию.

― А так?

Нож исчез из моей руки. Я в шоке устремляю взгляд через плечо. Думала, что выроню телефон. Теперь думаю, как бы не угробить его прямо в руке. Кажется панель смартфона затрещала под сжатыми пальцами. Или это в голове?

― Тебе нельзя здесь находиться, ― процедила я. Голос кажется стальным. Но это не так. Всё не так. Я скучала, чёрт побери! Всегда. Сильно, отчаянно сильно…

― Только потому что ты до сих пор зла на меня?

Он как-то спешно сел напротив и подпёр подбородок рукой. Я еле успела заметить, что-то громоздкое и тёмное, что он положил на колени, пряча от моего взгляда, под столешницей. Он смотрел на нож, так же как и я, любуясь бликами света. Так же как и я….

― Как минимум потому что моя мать ― Королева Зла! ― выплюнула я язвительно, ― И не только на тебя!

Он, кажется, знает меня лучше меня самой. А может ему тупо наплевать, но он не отреагировал на мой яд.

― Твоей матери здесь нет, Тори.

Он отложил нож в сторону и внимательно посмотрел мне в глаза. Это он дал мне такое прозвище… Сердце болезненно сжалось.

― Её никогда и не было.

― Зато есть я и у меня кое-что есть для тебя.

― Ничего из того, что мне нужно.

Отец усмехнулся и протянул мне над столом гитару, держа за основание грифа. У меня дыхание перехватило…

― Святое небо… Это не честно! ― я вскочила с места. Я боролась с эмоциями, но у меня не получалось. ― Не честно! Ради Бога, это что, Gibson Les Paul? ― мой голос сошёл на рваный шёпот. Я с благоговением протянула руки и прикоснулась к чёрному, сверкающему глянцем, инструменту. Перехватила гитару, за гриф, придерживая за корпус. Что-то внутри меня замурлыкало от удовольствия.

― С днём рождения.

Метнула в отца взгляд, сама не ведая, что означающий.

― Даже не надейся, что ты будешь прощён так просто, ясно?

Я сломалась. Он знал, как оставить меня беззащитной, маленькой и сломанной. Я опустила взгляд. Одинокая дурацкая слезинка пересекла моё лицо. Но, чёрт бы меня побрал, я улыбаюсь. Горько, больно, но чуть-чуть счастливо. Я позволила себе это крохотное освобождение. Я не хотела ему грубить или отталкивать его.

― Не обольщайся, ― предупредила я, сквозь слёзы, ― Запомни этот момент, ибо через мгновение я снова тебя возненавижу!

Он рассмеялся.

― Когда-то было иначе?

Я прошлась по струнам, что без подключения к усилителю, звучали металлически, но у этого инструмента есть душа. Ни у кого в радиусе пятисот метров такой нет. Даже у меня. Особенно у меня. Думаю это именно то, что я искала. Gibson Les Paul Standard ― это гитара-идол. Точка. Инструмент-святыня, с клеймом невинности на душе. Я взглянула на струны, что лежат на кухне и решила использовать струны, по их непосредственному назначению. Раскручивая колку, на грифе, потянулась за мотком струн.

― Знаешь, человек приобретает устойчивую память в среднем в возрасте четырёх лет, ― я прочистила горло, и посмотрела на отца, распутывающего струны, он подал мне одну. ― Мне было девять, когда я узнала своё чёртово имя, не так ли? Хм, не сходится. Так что рискну предположить, что да ― когда-то было иначе, просто я не помню этого. ― съязвила я, собирая по кусочкам своё сокрушённое ― «Я».

Он ничего не ответил на это. Да и что он может сказать? Если бы он тогда не отправил меня к матери, этого бы не случилось. Впрочем, зная себя, не это, так случилось бы что-нибудь ещё. В тишине, я поочерёдно сменила струны, тут же отстраивая. Посмотрела на Костю.

― Где Хэн-йэту? ― спросила я не увидев с ним ворона-нагваля. Тотемное животное, тайный проводник и наставник, Хэн-йэту, значит «ночь». Второе имя ― Чэнкууоштей ― «хорошая дорога». Ворона-хранительница, всегда в свободном полете и в то же время навечно бесконечно привязана к своему приемнику, всегда возвращается. Удивительная божественная, мистическая связь.

Он сильно стиснул челюсть прежде чем ответить.

― Где угодно. Испытаешь? ― кивнул он на гитару.

Я окинула отца небрежным взглядом. Двухдневная щетина. Солнцезащитные очки «Авиаторы» на макушке. Неизменная чёрная кожанка. Тёмно-медные волнистые пряди, как всегда торчат в разные стороны, и он явно не стригся тысячу лет, чёлка оставляет глаза в тени. Глаза, в которых можно увидеть затмение. Типичный рокер, сказала бы средних лет, однако, ни за что не дашь ему сорок лет. Если бы не щемящая тоска в глазах и пара мимических морщинок… Да ему и тридцати пяти-то не дашь. Какие, чёрт побери, молодильные яблоки едят мои предки?