Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - [17]

. Великая герцогиня была убеждена, что Александра c с головой ушла в какую-то свою внутреннюю болезнь и отказывается от операции, которая могла бы ее излечить, и что она нездорова психически. «Дядя Серж [муж Эллы] еще более десяти лет назад сказал мне, что он уже тогда был убежден в том, что у нее une douce folie[8], как он это назвал. Как же он был прав!»¹³

Если Александра полностью ушла в глухую изоляцию от общества и пребывала в вечной тревоге из-за болезни их сына, то Николай, похоже, стал слеп и глух к нарастающей политической и социальной напряженности. Даже иностранный дипломатический корпус предупреждал его о том, что стране грозит революция, если государь не пойдет на какие-то демократические преобразования. При дворе князь Волконский рассказал великой герцогине, что всякий раз, когда он или «какие-то другие благомыслящие люди, которые хотели бы открыть Ники глаза и спасти Россию, пытались высказать ему свою озабоченность», Николай отводил взгляд и, уставившись в окно, «так резко обрывал разговор, что не было никакой возможности его продолжать!» Похоже, его единственной и неизменной реакцией было уклонение от любых споров на эту тему. Более того, императрица препятствовала любой попытке вовлечь Николая в серьезный разговор. «Он рассказывает ей все, показывает ей каждое письмо, обсуждает с ней все дела, и она кладет конец всем его благим решениям, так что мы все чувствуем полную безнадежность всех попыток достучаться до Ники, потому что его супруга все равно все портит». Единственная надежда, сказал князь Волконский, сейчас состоит в том, чтобы «все влиятельные члены его семьи объединились и выступили совместно, явившись к нему, чтобы сказать правду». Это, как считал князь, «произвело бы на него впечатление»¹⁴.

К декабрю 1916 года враждебность других Романовых к Александре достигла такого накала, что из Москвы даже приехала ее сестра Элла (Елизавета Федоровна), чтобы попросить ее перестать вмешиваться в государственные дела и положить конец влиянию Распутина. Но на царицу никогда не действовали никакие разумные доводы; как вспоминала ее кузина Мария Луиза Шлезвиг-Гольштейнская, ей «было присуще некое странное непрошибаемое упрямство, которое ничто не могло преодолеть»¹⁵. Александра же была полна параноидальной уверенности в том, что все остальные Романовы строят против нее козни и восстанавливают против нее родственников за границей. К этому времени уважение к престолу со стороны русской знати упало до самой низкой точки из-за целого ряда скандалов среди великих князей – кузенов и дядей Николая. Череда супружеских измен, разводов и морганатических браков значительно подорвала престиж Романовых и их сплоченность. Даже младший брат царя, Михаил Александрович, нарушил закон дома Романовых. Он без разрешения уехал за границу и скрылся из-под надзора российской полиции, чтобы жениться на женщине незнатного происхождения – Наталии Вулферт.

Тем временем единственной реакцией Николая и Александры на все призывы к политическим уступкам было постоянное вмешательство в работу Государственной Думы и отчаянно-упрямая демонстрация приверженности своим ценностям и догмам¹⁶. Вот типичный ответ Александры на обращение к ней ее двоюродной сестры великой княгини Виктории Федоровны:

«Кто против нас? Петроград – эта кучка аристократов, не понимающих ничего, кроме своего любимого бриджа. Я на троне уже двадцать два года, я знаю Россию, я изъездила ее всю и знаю, что народ любит нашу семью»¹⁷.

Зимой 1916–1917 годов иностранные дипломаты в Петрограде сообщали о том, что Россия стремительно катится к политическому кризису, и это касалось не только положения на фронтах, но и обстановки внутри самого дома Романовых. Россия понесла катастрофические потери на своем Западном фронте и страдала от массового дезертирства деморализованных солдат. Даже большие города испытывали проблемы со снабжением из-за неразберихи на железных дорогах и хронической нехватки подвижного состава. Население крупнейших российских городов, оказавшихся в транспортной блокаде, не получало жизненно необходимых ему продовольствия и топлива. Народ устал от войны и постоянного дефицита, ему надоело правительство, глухое к жалобам на тяжелые условия труда, низкую заработную плату и слишком долгий рабочий день. Люди уже не надеялись, что царь дарует им конституцию. Глухое поначалу политическое ворчание слышалось все явственнее, жизнь в столице остановилась из-за захлестнувших ее массовых стачек и рабочих демонстраций протеста. Обветшавший царский режим вот-вот должен был рухнуть, но Александра по-прежнему отказывалась признавать опасность, говоря, что охватившие город волнения – это дело рук неорганизованной кучки хулиганов. На фронте правая рука Николая генерал Алексеев в своих докладах царю также преуменьшал масштаб угроз, и царь, оставаясь в неведении относительно всей серьезности положения, полагал, что все рассосется само собой.

Однако в Петрограде ситуация была совершенно иной: чувствуя, что в их дверь стучится революция, Романовы строили планы дворцового переворота против бескомпромиссных царя и царицы. Морис Палеолог слышал, что трое сыновей великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны-старшей «говорят ни о чем ином, как о спасении монархии путем смены государя». Другой Романов, великий князь Гавриил Константинович, толковал о том, чтобы ночью повести на Царское Село четыре гвардейских полка и силой лишить Александру власти