Рок-н-ролл - [2]

Крепко привязанный к кровати, я слышал, как мой адвокат пытается договориться о моем освобождении, убеждая, что запрет сжигать одежду, даже если она не совсем ваша, довольно странен. Он предложил приличный взнос в пользу пожарных, республиканских гвардейцев, Общества анонимных алкоголиков и падших женщин Монмартра и наконец выторговал мне амнистию в обмен на обещание пройти курс дезинтоксикации. Из списка одобренных центров можно было выбрать место покаяния. Они имелись повсюду, чаще в таких городах, как Южин или Дортмунд, чем в подобных Портофино. Я согласился, надеясь, что это поможет вернуть мою красавицу. Мы с адвокатом принялись искать подходящую клинику. В одном журнале мы прочли, что какой-то тип, достаточно известный в мирке парижских пьяниц, отправился в Швейцарию, чтобы лечиться там от «этого». Полный успех, обновление, возрождение. Тот человек поведал о своем пройденном пути в книге, написанной частично оттого, что автор был окрылен удачей, частично в порыве прозелитизма, в общем, вполне симпатично. Успех был таким, что сам автор искренне удивился. Но пьяница, который напивается с самого утра, чувствует себя существом жалким и несчастным и потому, как и псих, тоже является потенциальным клиентом. Главное — сцапать его вовремя, в полдень будет уже поздно: он вновь отправится обходить бары. Перспектива провести весь ноябрь где-то в Швейцарии меня, по правде сказать, изрядно пугала. Это сулило смертельную скуку, а скука, в свою очередь, предвещала неизбежные посещения винных погребов кантона. Надо было срочно найти что-нибудь другое. И тогда один приятель рассказал мне о ком-то, у кого имелись схожие проблемы и он справился с ними благодаря удачному лечению в одном монреальском центре. Рассказывали, что этой канадской клиникой руководил доктор Клоссон, раскаявшийся пьяница, ставший впоследствии мировым светилом в области избавления от нарко- и алкогольной зависимости. Меньше чем за шесть недель можно было стереть тридцать лет близкого знакомства с винными бочками, от стаканчика розового по утрам до вечернего ликера, от гаме Димея до макона[2] Превера, от мятных ликеров в барах Гинсбурга до бурбонов «Old Blue Eyes».[3] Я специально не упоминаю Нугаро, Блондена, Чемпиона Джека и Боди Лапуэнта[4] из опасения, что, когда я стану переправляться через реку Стикс, мне придется угощать за свой счет очень много народу, начиная, чего доброго, с самого Ноя.

Эта клиника применяет в работе так называемый метод «Миннесота». Вот уже двадцать лет как они превращают суккубов в мадонн, дьяволов в серафимов, вытаскивают всех этих лишних людей, отверженных, отчаявшихся, мечтающих выбраться из дыры, пока она не засосала их окончательно. Пускай будет доктор Клоссон, можно попытаться и без киски, и без угроз, и без пожарных. Если у других получается выбраться, почему бы и мне не попробовать. Если мне не нравится Швейцария в ноябре, то Миннесота приводит меня в ужас в любое время года. Единственные уроженцы этого штата, снискавшие милость в моих глазах, это Боб Дилан и Джессика Ланж. Предел мечтаний — спать со второй из них, слушая первого. Эта знаменитая методика, по-моему, ничего такого собой не представляет, но если уж ехать, так ехать подальше: если верить книжке того самого известного пьяницы, в заведении, где он лечился, забирают ваши деньги и кредитные карты. Но Швейцария близко, и, если припрет, можно вернуться домой, украв велосипед или, в крайнем случае, добравшись пешком. А Америка у черта на рогах, там океан, а просто ли украсть корабль и пересечь Атлантику — это еще большой вопрос. Иногда люди такое проделывают. Они возвращаются заросшие, измученные, ступая на пристань, получают огромную бутылку шампанского. Ну это ладно, после того, что им довелось пережить, не такая уж большая плата.

Когда мой адвокат выяснил, где расположен филиал этой клиники в Париже, я отправился туда, чувствуя, однако, некоторое недоверие. Я опасался, не применяют ли они до сих пор электрошок или лоботомию. Контора находилась в огромном здании на Елисейских Полях, названия на почтовых ящиках указано не было, только звонок со специальной эмблемой. В прихожей никого. Я открыл дверь приемной и уселся там, сверив часы со временем, указанным в моей записной книжке. После почти часового ожидания и нескольких романов в фотографиях, рассказывающих о жизненных драмах, произошедших в результате алкоголизма, меня пригласили в кабинет, занятый, явно незаконно, маленьким человечком, который сам только что пришел. Скинув плащ, он уселся, даже не поздоровавшись со мной, протянул какую-то брошюрку, подписал бумажку, затем поднялся, надел плащ и проводил меня до дверей со словами: «Двести тридцать пять долларов». Почему двести тридцать пять, а не какая-нибудь круглая цифра? Наверное, чтобы солидней выглядело. Позже я узнаю, что все служащие — врачи, ассистенты, санитары, медсестры, которые работают в Центре, — это бывшие зависимые. Кто от алкоголя, как и доктор Клоссон, кто от амфетаминов, к которым, как я подозреваю, до сих пор неравнодушен мой приятель в плаще. Прекрасная мысль — нанять на службу таких людей, они, так сказать, в теме. Но должен признать, что не виси дамоклов меч так низко, я бы удрал отсюда со всех ног. Выйдя на Елисейские Поля, я взглянул на брошюрку. Клиника выглядела вполне пристойно. Впрочем, не стоит слишком доверять этим книжицам, где все всегда выглядит пристойно. В Монреале они расположены на Шербруке, это аорта города, его позвоночный столб. У меня там есть друзья, и, если посещения запрещены, я хоть буду знать, что в округе имеются люди, которые меня любят. И потом, моя родная бабушка Джорджиана Рюэль родилась неподалеку оттуда, на озере Этшемин, на ферме, что на границе с Соединенными Штатами. В конце концов, для меня вернуться в Квебек — на четверть возвратиться домой.