Рок - [40]

За внешней суровостью и возможными «разгонами» по старым образцам скрывались доброта и широта натуры. Сколько раз он обращался ко мне с просьбой помочь генеральным конструкторам, ученым, директорам оборонных заводов, создателям ракет, авиации, ядерного оружия: А.И. Микояну, М.К. Янгелю, А.Н. Туполеву, Ю.Б. Харитону, Н.Д. Кузнецову и многим-многим другим.

После смерти Ю. Андропова, которую он тяжело пережил, Д. Устинов как-то сник, стал сдержаннее. У меня создалось впечатление, что в 1984 году его активность и страсть к работе сохранялись лишь как привычка к определенному режиму, выработанному десятилетиями жизни. Осенью 1984 года, после поездки в Чехословакию на военные маневры, у Д. Устинова на фоне сниженной сопротивляемости организма появились признаки вялотекущего инфекционного процесса вирусного происхождения. Все известные в мировой практике методы лечения не давали эффекта. Болезнь медленно прогрессировала. На этом фоне начала увеличиваться бывшая до того спокойной аневризма брюшного отдела аорты, появились признаки ее расслоения, угрожавшие разрывом сосуда. Я понимал, что теряю еще одного близкого мне человека в руководстве, а страна — человека, который на протяжении десятилетий обеспечивал ее высокий оборонный потенциал. Уходил из жизни еще один представитель «поколения победителей». Как жест отчаяния и последнюю надежду консилиум ведущих специалистов предложил оперативное лечение. Технически операция была выполнена на высоком уровне, однако в связи с перенесенным заболеванием начались осложнения, которые привели к печальному исходу.

За несколько дней до смерти, видимо, чувствуя ее приближение, Д. Устинов попросил, чтобы к нему приехал К. Черненко. Почему-то он очень нервничал и несколько раз переспросил, передал ли я его просьбу. К тому времени состояние самого Черненко было крайне тяжелым. Он находился в больнице и выезжал на работу лишь на несколько часов. Я понимал, как тяжело ему встречаться с умирающим Устиновым, последним, кроме него самого, из близкого окружения Брежнева. Но он, видимо, силой воли заставил себя собраться и пришел к Д. Устинову. Тот попросил, чтобы их оставили наедине. Вышел из палаты Черненко каким-то отрешенным, замкнутым, единственное, что он спросил: «Так ты думаешь, надежды никакой?» И, услышав, что дни Дмитрия Федоровича сочтены, коротко заметил: «Какой хороший человек погибает».

М. Горбачев в это время находился с визитом в Англии. Для него это было первым шагом в покорении Запада. Узнав о смерти Д. Устинова, он прервал визит, сказав, что не может поступить иначе в связи с гибелью своего друга. Они близко познакомились благодаря Ю. Андропову, и, хотя между ними не было таких товарищеских отношений, как между Андроповым и Горбачевым, по всему чувствовалось, что Устинов его ценил и уважал. Да и у М. Горбачева в Политбюро тогда был единственный настоящий друг - Дмитрий Федорович, а остальные были лишь товарищами по работе.

В день похорон Д. Устинова стоял сильный мороз. Вероятно, из-за этого ритуал проводов на Красной площади, часто повторявшийся за последние годы, был скомкан. Но больше поразило не это, а атмосфера какой-то безысходности и безразличия, царившая среди собравшихся. Во взглядах, обращенных ко мне, был немой вопрос: как долго продержится Черненко? Большинству из тех, кто был на похоронах, не надо было пресс-конференций с изложением информации о состоянии здоровья Генерального секретаря. Они видели его во время кратких приездов на работу, и этого было достаточно.

Первым, кто позвонил мне после похорон, был М. Горбачев. Чувствовалось, что он искренне переживает смерть Д. Устинова. Но вскоре он переключился на другую тему: каково состояние Черненко? Я подтвердил ему тяжелый прогноз, о котором он уже хорошо знал от меня. «Но все-таки, сколько он еще может протянуть — месяц, два, полгода, ты же понимаешь, что я должен знать ситуацию, чтобы решать, как дальше действовать», — настаивал он. Я понимал, что он нервничает, не знает, что предпринимать. Но что я мог сказать М. Горбачеву? Что если бы не мы, врачи, не медицина, то Константина Устиновича не было бы уже два года. И сколько он еще проживет, зависит не только от нас, но и от его организма, и в конце концов от его судьбы.

Я вспомнил нашего Патриарха Питирима. У него был обнаружен рак кишечника. На консилиуме с участием ведущих хирургов академиков В.Д. Федорова и Н.Н. Малиновского мы убеждали его оперироваться, так как это был единственный шанс продлить жизнь. На следующий день он встретил нас оживленный (как говорят в духовном мире, «просветленный») и заявил, что оперироваться не будет. «Я божий человек, и Господь знает, когда меня призвать к себе», — сказал он на прощание. К нашему великому удивлению, с тяжелейшим раковым процессом он без лечения прожил больше года...

Возможно, для того чтобы развеять неопределенность и уверить страну, что лидер жив и работает, кто-то в руководстве, по-моему, это был В.В. Гришин, решил, что К. Черненко должен выступить по телевидению, тем более был повод — выборы в Верховный Совет. Несмотря на наши категорические возражения, этот фарс был разыгран. Запись велась в Центральной клинической больнице, ставшей в последующем, в период болезни Б. Ельцина, особенно знаменитой. Было страшно смотреть, как бледный, задыхающийся Черненко с трудом добирается до кабинета и по приготовленному тексту обращается к народу. Если кто-то хотел бы показать всему миру, в каком состоянии находится лидер великой державы, то лучшего, чем это телевизионное выступление, придумать бы не мог.