Рог Роланда - [10]

- Что ты неблагодарная скотина.

- Ага!

Их все-таки связывали не только годы совместной работы. Хотя за годы набралось всяких взаимных обязательств и поводов для благодарности... Их связывало то, что Каменев для себя называл "чувством лопатки". И у Наташи была семья, и у него, мысль о близости их если и смущала - то страшно давно, но с самого начала Каменев чувствовал Наташу как раз лопатками, не раз убеждаясь в ее надежности. И Наташа спиной чувствовала что-то вроде каменной стенки. Они вслух никогда не говорили об этом, но дорожили ощущением и еще той свободой мысли и чувства, которая установилась между ними. Наташа могла и насплетничать, и наябедничать, совершенно не беспокоясь, что Каменев дурно о ней подумает. И он мог повысить голос, сделать выговор, тоже не опасаясь испортить отношения.

- Да ладно тебе, - усмехнулась Наташа. - Я в конце концов не могу поручиться за все звонки, на которые она отвечает. Но мне кажется, она малость не в себе.

По молчанию шефа Наташа поняла, что попала в точку.

Действительно, Каменев считал Алиску странной, очень странной. Началось с того вечера, когда она, придя устраиваться на работу, с непонятным умыслом оставила у него на столе "Песнь о Роланде". Это было месяца два назад - и Каменев, вернув девушке книгу, нашел другую "Песнь" в толстом томе Библиотеки всемирной литературы. И уже раза три перечитал, но не всю, понятно, побоища его не интересовали, правду говоря, неведомый монах Турольдус бездарно сочинил все эти схватки франков с сарацинами. Каменев перечитывал то, что было связано с Божьим судом.

Если бы он не был сам психологом, профессионалом, то решил бы, что Алиска его загипнотизировала. Впрочем, состояние, в котором он оказывался, открывая "Песнь", смахивало на легкий транс, словно девочка с четвертого курса сумела заякорить его, специалиста с двадцатилетним стажем, на одном-единственном эпизоде старофранцузского эпоса.

- Если бы она плохо работала, ты бы с этого и начала, - уводя Наташу подальше от своего подлинного отношения к Алиске, произнес Каменев. А подлинным отношением была, как ни странно, благодарность.

- Да, я бы с этого и начала, - согласилась Наташа. - Но я тебе вот что скажу - эти ее рыцарские рассуждения действуют мне на нервы...

Каменев очень внимательно посмотрел на сотрудницу. Он знал про Наташу многое, очень многое, он знал даже про ее тайный роман, случившийся шесть лет назад. И видел, что разрыв ничего не изменил в Наташиных чувствах - она твердо решила не портить свою семейную жизнь, поставила точку и продолжала любить отныне уже недоступного человека. Более того она словно отреклась от своей женской сути, враз перейдя из разряда моложавых и статных женщин в разряд увесистых и неловких пожилых теток. Этим она как будто отсекла навеки все свои бабьи возможности - а для мужа и так сойдет. Каменев вздохнул - Наталью нужно было вытаскивать! И без лишней деликатности.

- Если бы ты могла помочь Шемету - другое дело. Если бы твое слово что-то значило на кафедре и в институте... Не казни себя. Подумай как следует и ты поймешь, что и тогда ничего для него не могла сделать, и теперь не можешь.

- Но когда я слышу эту Алискину историю! .. Саша, она же все выдумала! В "Песни" нет никакого Олифанта, то есть! ..

- То есть, Алиска придумала, что Тьедри услышал голос Роландова рога. Но она, согласись, очень удачно это придумала. А ты, значит, прочитала "Песнь о Роланде"?

- Я хотела понять! ..

- Не задумывайся об этом, - мягко сказал Каменев. - А если тебе опять взбредет в голову, будто ты могла спасти своего Шемета от неприятностей, то скажи себе так: я не дотянусь до предателя, мне это не под силу, но Господь пошлет того, кто справится, и известному тебе человеку мало не покажется... Ты только не мешай, слышишь?..

Она коротко кивнула.

А перед глазами Каменева возникло лицо Алиски - хотя уже и не совсем ее лицо. Черная неровная челка падала на лоб, глаза сидели чуть ближе, чем на самом деле, и полоса непонятно откуда взявшейся тени пересекала левую щеку...

* * *

Местность, по которой шло войско, была безлюдная, даже с холмов не удалось разглядеть поблизости ни укрепленного замка, ни селения с церковью. Поэтому обедню служили под открытым небом. Пинабель и Тьедри исповедались, получили отпущение грехов, причастились - и таким образом подготовились к бою.

Устройство поединка было поручено Оджьеру Датскому. Он велел своим людям огородить часть большой поляны, убедившись сперва, что местность ровная, без наклона, и поделив между противниками солнце - так, чтобы с утра оно одинаково светило обоим, никого не слепя. Затем он занялся выбором доспехов. И это стало тяжелой задачей - Пинабель был огромен, Тьедри мал ростом, и дать им одинаковые мечи означало погубить Тьедри с первых же минут поединка. А такого исхода Датчанин не желал.

Сперва он выбрал для Тьедри правильный франкский меч, скромного вида, с рукоятью, окованной железом. Потом предпочел другой - с рукоятью в виде кубка, с прямой крестовиной, лучше защищающей руку, чем крестовина франкского меча, и с довольно длинным клинком. Этот меч нашелся среди прочей испанской добычи и был выкован умелыми сарацинскими руками и из хорошего металла.