Родственники - [23]

Он говорил это, обращаясь к Алексею то на «вы», то на «ты», стесненно-весело посмеиваясь, но это было явное возбуждение расстроенного человека, и Алексей, не перебивая, строго выслушал его; Валерий же, скосив на инженера выгоревшие брови, запустил руки в карманы своих помятых брюк, снисходительно фыркнул:

— Это же примитивный вариант, господи. Главная и неглавная улица. Мотоцикл, видимо, был помехой справа…

— Ну, что же ты, в конце концов, напутал? — спросил Алексей, не обратив внимания на слова Валерия. — Начерти схему перекрестка, трамвай, мотоцикл… Как было? Нарисуй все, Олег Геннадьевич!

Никита молча смотрел на них, совершенно не понимая того, о чем они говорили.

Олег Геннадьевич, скомкав в руке носовой платок, достал с какой-то чрезмерной поспешностью записную книжку в кожаном переплетике, автоматический карандаш, начертил что-то довольно-таки нервозно и с виной и робостью поднял глаза на Алексея.

— Вот так было на перекрестке, Алеша…

— Ну? — требовательно сказал Алексей. — Разводи.

— Я пропускаю мотоциклиста, трамвай. После этого делаю левый поворот на перекрестке. Так?

— Что же ты не развел так инспектору? — спросил Алексей с укоризной. — Растерялся, что ли?

— Состояние прострации, — убито вздохнул Олег Геннадьевич и снова обтер платком влажные залысины. — Адская неуверенность, понимаешь, какая-то… Теперь не представляю, как сдам послезавтра практическую езду. Если опять будет принимать какой-нибудь мрачный тип, я пропал!..

— А если ты будешь думать об этом, — прервал Алексей, — я немедленно прекращаю обкатывать твою машину, и можешь завтра же продать ее в комиссионном магазине. Это тебе ясно?

— Да, да. — Олег Геннадьевич, искательно глядя своими виноватыми глазами на Алексея, забормотал: — Может быть, все это действительно не для меня, бог к этому делу способностями обошел…

— Чепуху говоришь, Олег! — опять заговорил Алексей. — Ты пересдашь правила и сдашь практическую езду. Ты куда? Домой сейчас? А ну-ка пойдем к машине. Пока не очень ясны причины паники. Рановато отступаешь. Слушай, Валя, ты можешь ехать. Завтра увидимся. Хватит зевать — челюсти вывихнешь! — Он повернулся к демонстративно скучающему Валерию; тот зевал, сидя на подоконнике; перевел взгляд на Никиту, добавил: — Если ты, брат, не против, поедем с Олегом Геннадьевичем, я покажу тебе новую Москву. Юго-Запад. Поехали вместе.

— Но… как это? — выговорил Олег Геннадьевич и привстал, засовывая смятый платок в карман. — Ты хочешь, чтобы я… вел машину? Н-нет, Алексей, я лучше сегодня на такси… Юго-Запад — это через весь город… Собью еще кого-нибудь, упаси боже…

Алексей настойчивым тоном оборвал его:

— Я хочу, чтобы ты довез себя домой на своей машине. Ясно? Зачем я тебя учил? Все получится. Я буду сидеть рядом. Как в учебной. Надеюсь, ты уже не в состоянии прострации?

— Не знаю, Алеша.

— Тем лучше и легче. Пошли к машине.

— Я немного провожу вас, — проговорил сквозь зевоту невинным голосом Валерий и с выражением безразличия намотал и размотал на пальце цепочку ключика от машины. — Я могу вас сопровождать, так сказать, эскортом.

Но как только Алексей с инженером вышли, он иронически покрутил ключиком возле виска, сказал Никите:

— У нашего братца профессиональный заскок. Гвардейская фирма автоинструктора. И одержимость. Каждый по-своему с ума сходит. Поэтому не удивляйся. Значит, ты с ними, братишка?

— Да. Поеду. А что?

— По-моему, этот инженер — полнейшая бездарность в смысле вождения. На кой бес возится с ним Алешка, не понимаю!

7

В центре города машина подолгу останавливалась на узких перекрестках, пропуская сверкающий под низким предзакатным солнцем плотный, слитно ревущий поток уличного движения, и, переждав, с запозданием и рывками трогалась на зеленый свет, набирая скорость, и Олег Геннадьевич, весь напряженный, без пиджака — под мышками белая сорочка намокла, — вобрав голову в плечи, торопясь, переключал скрежещущие скорости, опасливо и умоляюще косился при этом на Алексея, как в ожидании окрика или удара. Но Алексей не говорил ни слова, как бы не замечал ничего.

Несколько раз на этих перекрестках, то отставая, то обгоняя, вплотную к машине притирал свою обшарпанную «Победу» Валерий, смеясь, махал рукой, поощрительно кричал им:

— Ну, жмите, милые, жмите! Впереди ни одного милиционера! Никитушка, а может, ко мне?

И, помахав, уносился вперед, лавируя между рядами машин с наглой лихостью матерого таксиста, легко втираясь в этот бесконечно катящийся поток улицы.

Предвечернее солнце сухо жгло, в оранжевой пыли стояло над крышами; в машине было нестерпимо душно, химически пахла кожа новеньких, пропеченных солнцем сидений, и пахло теплым маслом, горячей резиной; на перекрестках удушливо врывался в окна выхлопной газ от гремевших, лязгающих кузовами грузовиков; нескончаемо огромный перенаселенный город сиял, везде вспыхивал стеклами этажей недавно выстроенных блочных домов, лениво чертили по белесому знойному небу железные стрелы кранов над строительными лесами; густые толпы народа хаотично скоплялись, заполняли тротуары, длинные очереди ожидали на остановках; и, отяжелев от пассажиров, как бы огрузшие, шли по расплавленному асфальту троллейбусы — были часы «пик», когда город, накаленный солнцем и моторами за день, весь горячий, достигает предельной точки в своем бешеном ритме, в своем шуме, визге, грохоте, в своей толчее, в своем убыстренном в эти часы движении.