Родом из Переделкино - [55]

А мы с моей бабушкой под вечер сами нередко бегали к Нилиным на дачу, помогали Матильде Иосифовне Юфит, жене Нилина, тоже писательнице, купать их первенца – маленького Сашу. У меня сохранилась фотография – девочка с двумя косичками, это я, держит на руках хорошенького малыша – Сашу Нилина.

Вплоть до 1946 года Павел Филиппович оставался вполне благополучным писателем. В то время он был известен главным образом своим сценарием к фильму «Большая жизнь», который вышел в прокат перед войной в 1940 году.

За первую серию сценария П.Ф. Нилин получил Сталинскую премию.

Зато по поводу второй серии «Большой жизни» Нилин удостоился целого постановления ЦК ВКП (б) от 4 сентября 1946 года. Это был настоящий разгром. В пространном постановлении говорилось:

«Фильм не дает правильного представления о действительном размахе и значени проводимых советским государством восстановительных работ в Донецком бассейне... Главное место в фильме уделено примитивному изображению всякого рода личных переживаний и бытовых сцен... Ввиду этого содержание фильма не соответствует его названию... Больше того, название фильма «Большая жизнь» звучит издевкой над советской действительностью...»

Принимая во внимание «плохое идейно-политическое содержание и низкие художественные достоинства» фильма (режиссер Л. Луков), невзирая на нецелесообразно произведенные расходы, «Большую жизнь» было решено запретить!

Честь, что называется, нам дороже каких-то там расходов!

И готовый фильм сняли с проката.

Насколько я помню, Павел Филиппович относился к этому событию совершенно спокойно. Он приходил к нам на дачу, садился за стол и, основательно расставив локти, со своей всегдашней присказкой – «вообще значит так» – начинал рассуждать о той травле, которую устроила тогдашняя пресса, еще недавно его восхвалявшая, в отношении его самого и его произведения, в самых ироничных и насмешливых тонах.

* * *

Слава буквально обрушилась на него после того, как в «Новом мире» была опубликована его повесть «Жестокость» (в 1956 г.), а вслед за ней – «Испытательный срок». Это было откровение – с такой художественной убедительностью, с такой обличительной страстью писать о Гражданской войне мог только тот, кто сам прошел ее горнило и, слава тебе, Господи, уцелел, чтобы затем написать о ней со всей силой своего дарования.

П.Ф. Нилин создал образы, ставшие нарицательными, – образ Веньки Малышева ассоциируется отныне в нашем сознании с потерей веры, разбившейся вдребезги при столкновении с предательством и вероломством.

Нилин продолжал писать все в том же духе – своей скупой и столь выразительной прозой, гораздо больше внимания уделяя внутреннему состоянию своих героев, чем внешним обстоятельствам окружающей действительности. Его рассказы и повести «Через кладбище», «Дурь», «Впервые замужем» по-прежнему пользовались читательским успехом, экранизировались, переводились на иностранные языки, он оставался верным избранному им пути...

* * *

Но обратимся снова к нашей компании за столом. Нилин не умолкал. Напрасно взывала к нему его жена Матильда Юфит: «Нилин, ты наконец успокоишься сегодня или нет?!» Но если уж Нилин заводился, его нелегко было угомонить – вся надежда была на то, что в разговор ворвется кто-нибудь из мужчин, ну, например, летчик Спирин, со своей полярной темой.

Поселившись на даче в Переделкине, Иван Тимофеевич Спирин проникся здешним духом творчества и заболел недугом писательства – в итоге из-под его пера вышло несколько книг. В том числе и для детей. Маленькой девчонкой я с ним отчаянно кокетничала – обаяние личности Ивана Тимофеевича было просто неотразимым: широкоплечий, вальяжный, с этакой лукавой, всепонимающей ухмылкой на лице, – в нем чувствовалась мужская сила, характер, женщины были от него без ума. Я знала двух его жен, красавицу Симону, изысканную интеллигентку, писательницу, рано ушедшую из жизни из-за какой-то болезни. И вторую его жену – Аду. Ада была просто неподражаема со своим одесским колоритом, она была художница-модистка, известная мастерица в своем деле. Мы все с умилением воспринимали ее непосредственность, прямоту, образный язык и нелицеприятные суждения обо всем окружающем. Люди просто умирали со смеху, слушая неумолимую Аду – у-у-у, пощады не жди, если кто-нибудь попадался ей на язык. Но больше всех умилял ее южный темперамент самого Ивана Тимофеевича – вероятно, все счастье этой пары заключалось в единстве противоположностей.

У меня сохранилась книжка, подаренная мне Иваном Тимофеевичем, с трогательной надписью и советом читать книги о героях Заполярья, – книга так и называется: «Рассказы летчика» (Москва–Ленинград, 1939 год).

Конечно, ни одно подобное застолье не обходилось без того, чтобы папа и Константин Федорович Телегин не вспоминали Сталинград – при каких обстоятельствах они встретились, что им пришлось пережить и чему они стали свидетелями в ту страшную зиму, когда наши войска в тяжелейших боях отстояли прижатый к Волге город. Папа не раз мне говорил, что среди своих наград, а их у него было немало, он больше всего ценит «Медаль за оборону Сталинграда». Это было для них святое, быть может, наивысшая точка их судьбы...