Наш колхозный сад летом пятьдесят первого года сторожил молодой мужик по прозвищу Маза. По весне он вернулся из заключения. Вернулся на скрипучем протезе — покалечил ногу якобы на лесозаготовках.
Жил Маза у многодетного двоюродного брата. Ни по хозяйству, ни в колхозе полноценно он теперь работать не мог, а потому был и для брата, и для колхоза сущей обузой.
Однако в середине июня Мазу все-таки пристроили к делу: сторожить сад, хотя в это время яблоки еще никому не нужны — они меньше голубиного яйца, кислющие. Мы, ребятишки, ели такие в более голодные годы, а сейчас только изредка пробовали. Вот недели через три!..
Но председатель колхоза, видимо, думал по-другому и назначил сторожа пораньше.
Службу свою Маза начал с постройки шалаша, благо было из чего строить: по краям сад обнесен плотной стеной ивняка, осинника, бузины, вяза.
Возле Мазы всегда вертелись мальчишки-подростки, помогавшие ему рубить ветки, таскать их на середину сада, вязать каркас просторного шалаша, а затем и крыть его — мелкими ветками, а сверху еще и соломой с колхозного двора.
Вертелся тут и я, несмотря на ругань старшей сестры Даши: «Дома ни черта его не заставишь делать, а Мазе готов, как лакей, служить». И то понятно: Маза и табачком угостит, и пообещает, когда созреют яблоки, разрешить полакомиться ими, и расскажет про таинственную тюремную жизнь. Нам только этого и надо! А дома — скукота.
По вечерам Маза разводил возле шалаша костер. Мы вместе с ним пекли картошку, обжигаясь, ели ее — самую вкусную на свете.
А еще был примечателен Маза тем, что почти все тело его было в татуировках. На груди — орел с растопыренными крыльями, хищно смотрящий в пропасть со скалы; на мускулистых руках — могила с надписью «Не забуду мать родную», красивая девушка-цыганка, змея, русалка; на одной лопатке — кошка, на другой — мышка; на кисти одной руки — имя Мазы «Коля», на другой — имя его возлюбленной «Лена».
С завистью разглядывая Мазу, мы поочередно спрашивали:
— А больно было?
— Ты сам выкалывал?
— И теперь уже никогда не смоется?
Маза с достоинством отвечал, свертывая «козью ножку»:
— Чуток бывает больно, но терпимо. Самому выкалывать не очень удобно, лучше когда кто-нибудь. Красивей получается. А что касается «смоется — не смоется», так это на память. — И, прикурив от горящей щепки «козью ножку», Маза вдруг предложил: — А хотите, пацаны, я вас научу, как это делается?