Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - [147]
Исчезновению неандертальцев посвящено почти все внимание общества, а между тем это, наверное, наименее интересный аспект их истории. Если поменять ракурс, все окажется не так грустно: последние 100 000 лет были для неандертальцев временем великих испытаний, но при этом не стали началом их лебединой песни, а открыли массу новых возможностей. 20 000 лет назад на планете мы уже были в одиночестве. Тем не менее неандертальцы все еще жили — в каком-то смысле. Пусть сейчас встречи с ними уже стерлись из памяти, но в нашей крови и наших детях все еще есть отголоски взаимодействия с другими экспериментами Вселенной по созданию человека. Кости и камни долго ждали в земле, когда мы вновь откроем для себя наше общее будущее. И когда мы наконец это сделали, все изменилось.
Глава 16. Вечно любимые
В свете керосиновых ламп шелковистая поверхность цилиндра поблескивает глянцем. Элегантная вещь украшает голову человека, не понаслышке знакомого с привкусом копоти и пыли этой северной земли. В те времена, когда он еще не вдыхал всепроникающие лондонские миазмы, угарные газы Сандерленда казались ему смрадом Люцифера. С тех пор прошло много лет, почти целая жизнь. Теперь, вернувшись, он улыбается внимающей его словам толпе. Местные промышленники, интеллигенты с мозолистыми руками и социалисты вместе сидят на жестких скамьях. Есть даже несколько шахтеров: они упорно трут глаза, в уголках которых скопился песок, будто черное золото проступило из пропитанных им тел. По железнодорожным путям, как кровь по капиллярам, плотные, чернильного цвета куски тонна за тонной доставляются в доки Сандерленда и следуют дальше, питая очаги, печи и топки. И огромные корабли, в чьих железных утробах огнем Преисподней дышат двигатели. Ему знакомы корабли, галеты и солонина; трюмы, набитые военными трофеями империи, а недавно — и телами, такими же черными, как его собственное.
Сэмюэль Жюль Селестин Эдвардс снимает цилиндр и откашливается, ощущая тяжелое бремя правды, которую ему предстоит донести до публики. Этот груз — надежда поколений, спрессованных в его прошлом, как тот уголь, в который превратились древние тропические леса. Выступление облегчает бремя, он будто светится изнутри. Сейчас, как и перед любой лекцией, Эдвардс мысленно возвращается на яркий остров в чистом Карибском море, к своим родителям и их историям, к своей печали и гордости. Собравшись с мыслями, он говорит про естественный отбор и странные черепа, преподавшие урок о том, что ни у одной расы нет оснований притеснять другую. О будущем, в котором общая история человечества — это путь к спасению.
Через год после того, как в Фельдхофере обнаружили череп, в 7200 км к западу на противоположном берегу Атлантического океана родился чернокожий мальчик. Родители Сэмюэля Жюля Селестина Эдвардса выросли в одной из карибских колоний Великобритании и были освобождены из рабства менее чем за три десятилетия до появления сына на свет. В возрасте всего 12 лет Эдвардс тайком пробрался на корабль и путешествовал по миру все 1870-е гг., пока не поселился в промышленном городке Сандерленд на севере Англии. Получив к 1890-м гг. ученую степень в области богословия, он изучал медицину и стал уважаемым и весьма популярным оратором, выступая с проповедями на евангельские темы и лекциями о воздержании. И, если кому-то этого мало, он был биографом, первым в Великобритании чернокожим редактором (Fraternity, журнал Общества за признание братства людей) и основателем журнала Lux.
Убежденный социалист и антиимпериалист, Эдвардс собирал огромные аудитории на своих блестящих лекциях об эмансипации и антиколониализме[197]. В частности, он отмечал расистский характер эволюционной теории, которая допускала сравнения чернокожих людей с бабуинами. В статье «Негроидная раса», написанной в 1892 г., как раз между открытиями в Спи и Крапине, он сделал мудрый вывод: тот факт, что окаменелых останков гоминин находят все больше, свидетельствует не о том, что чернокожие и другие аборигенные народы колонизированных территорий — отдельная раса «полулюдей», а ровно о противоположном. У всех людей на Земле общее происхождение, следовательно, они равны и в плане интеллекта, цивилизованности и гуманизма.
Иллюзии и фантазии
Выводы Эдвардса, разумеется, были правильными, но слишком уж опережали свое время. Как раз выдающиеся археологи отказывались замечать очевидное. Если в историях о происхождении многих коренных народов говорится о линиях предков, уходящих корнями в глубокую древность, порой даже в вечность, то западные интеллектуалы гораздо дольше не могли осознать, насколько далекое время представляют неандертальцы. Первые подозрения возникли у Джона Коньерса, аптекаря, жившего в XVII в. и увлекавшегося коллекционированием древностей. Этой страсти он предавался, бродя по развалинам во время восстановления Лондона после Великого пожара. Именно он в 1673 г. заполучил в свою коллекцию кремневое рубило из Грейс-Инн-Лейн, обнаруженное неким мистером Лилли в выходах гравия возле старого ручья. Коньерс признал в нем предмет, изготовленный человеком, но, хотя и имел некоторое представление о стратиграфии, отмечая, что римские горшки обнаружены ниже более поздних артефактов, не мог даже представить реальный возраст слоя и рубила.
