Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - [108]

Глава 12. Разум внутри

Дрожат губы, пересохший язык слизывает стекающие капли пота. Сквозь щелки прикрытых век она видит на неровной стене отсветы восходящего солнца и силуэты стоящих за спиной. Они касаются ее плеча, потом запястья, будто успокаивая волны конвульсий, сотрясающих ее тело, и говоря: «Мы смотрим, ждем». На пути к очередному мучительному крещендо старые огрубевшие руки ставят ее на колени. Она закрывает глаза, и мир сжимается, а затем раздувается, темная кровавая высшая точка, в которой не существует ничего, кроме этого момента, этого чудовищного напряжения. Она чувствует, видит, как младенец внутри нее протискивается вниз. Силы убывают, но сородичи подбадривают ее тихим воркованием; они правы, потому что надвигается новый прилив сил, неудержимый, как топочущее стадо зубров, воздух наполняется звуками их прерывистого дыхания — или так дышит она сама?

Внезапно боль становится резче, и, все еще ощущая в животе удары ножек, она тянется вниз, нащупывает крошечную головку, гладкую, как выдра, и хрупкую, как лебединое яйцо. Последнее усилие, от которого трещат кости, и она освобождается, скользкое тельце подхватывают и кладут ей на живот. Трясущимися руками она сжимает покрытое пушком тельце — оно мягче, чем осенняя кожа, которую до зубной боли выделывали всю зиму. На нее смотрят темные, как пещерная тьма, глазки, и она прижимает к себе малыша, глубоко вдыхает его пьянящий аромат — крови вперемешку с глиной.

Что связывает нас сегодняшних, задающихся вопросами о пигментах, перьях и гравировках, с создателями этих предметов? То, что все мы живем чувствами и биение наших сердец ускоряется от страха или от радости. Если неандертальцы видели в некоторых вещах красоту, то возможно ли узнать, что — или кого — они любили? Или даже чего они боялись? Опять-же, это компромисс, хрупкий баланс между достоверностью археологических данных и возможностями, которые из них вытекают.

Проще начать со страха. Неандертальцы наверняка ни на минуту не забывали о хищниках, с которыми они всегда сосуществовали. Даже имея в своем распоряжении огонь, оружие и опыт ста тысяч поколений гоминин, вступавших в схватки с пещерными львами и гиенами, невозможно избавиться от инстинктивного страха. С другой стороны, разделанные туши плотоядных указывают на то, что неандертальцы умели с ним справляться. И, вероятно, даже пользовались признанием со стороны таких же ловких охотников, особенно волков, самых коварных из всех стайных животных.

Другие риски, с которыми им приходилось сталкиваться, связаны с природными явлениями. Судя по перемещению кремней, можно с уверенностью сказать, что они пересекали реки, в том числе такие широкие, как Рона. Даже неглубокие броды таили опасность, так как руки были заняты, ведь ценные предметы приходилось нести над головой, не погружая в воду; неверный шаг, возможно, объясняет попадание в реку костей руки в Турвиль-ла-Ривьер. Проблемой могли быть также внезапные ледяные ветры и ураганы, способные в любой момент поставить жизнь под угрозу.

Даже если неандертальцы подчинили себе огонь в относительно безопасных пределах очага, страшные лесные пожары — совсем другое дело; наверняка этот вопрос особенно остро стоял в засушливые периоды эемского межледниковья. Впрочем, отсутствие огня также могло вселять страх. В глубоких пещерах, например в Брюникеле, освещение имело исключительно важное значение, а его потеря несла смертельную опасность. Вне укрытий северные зимние ночи были долгими и темными. Даже при наличии тепла от углей и света звезд утреннюю зарю всегда встречали с облегчением.

А как же счастье? Гуляя весной по тундростепи или по заросшим травой лесным полянам, неандертальцы, скорее всего, испытывали простую радость от теплых солнечных лучей. Безусловно, присутствовали и другие виды наслаждения. Человек — далеко не единственный из своих собратьев-приматов, кто любит получать удовольствие, и мы предполагаем, что половые отношения у многих неандертальцев основывались на обоюдном согласии и доставляли радость, хотя, возможно, было и противоположное. С анатомической точки зрения размеры таза указывают на то, что вагины очень походили на наши, а поскольку пенисы должны им соответствовать, то они, скорее всего, были ближе к гениталиям современных мужчин, чем шимпанзе.

К счастью для всех, кого это интересует, у неандертальских самцов, в отличие от шимпанзе, не было гена, отвечающего за «шипы» на половом члене. Хотя у приматов они больше напоминают крошечные твердые камешки, а не колючки, их наличие влияет на процесс совокупления: без шипов половой акт и оргазм у мармозеток длится в два раза дольше.

Поэтому, вероятно, секс у неандертальцев был процессом неспешным и доставляющим удовольствие и вряд ли походил на резкие и частые фрикции в стиле шимпанзе. Не забудем и о клиторе — органе, предназначенном исключительно для удовольствия: к несчастью, неандертальцам, наверное, не хватало такого, как у бонобо, расположения клитора, облегчающего достижение оргазма в позиции «лицом к лицу». Однако мастурбация в той или иной форме с большой долей вероятности присутствовала, будь то во время половых контактов, как это бывает у людей, или, если брать шире, для установления социальных связей и снятия напряжения — как это происходит у бонобо, которые занимаются ею практически повсеместно.