Родня - [56]

Алпик подошел к Федору.

— Как вечер-то провели?

— Да как, — ухмыльнулся Федор, — у телевизора с женой посидели, а там спать. Приходи когда… посидим, бабы про свое, мы про свое. Я на кислородном живу, в сорок первом.

— А улица какая?

— Без улицы. Вагон сорок первый — и все. Отдельный вагончик-то. В одной половине пацаны, в другой мы с женой. Двухкомнатная. Так приходи. Жена-то скоро приедет?

— Я неженатый, — сказал Алпик.

— В самом деле? — очень удивился Федор. — Сам-то с какого? И холостой? Надо же! В общежитии живешь?

— Да нет, в вагончике у Стрельникова.

— Сам-то с какого? Ну, брат!.. И насчет квартиры не заикался? У меня девяносто вторая очередь. Мать-то есть? Выпиши и вези сюда.

— И матери нет, — сказал Алпик.

— Извини, брат. Как зовут? Алпик? А по-русски?

— Алпик — и все.

— Извини. Я на Енисейском комбинате работал с хорошим дядькой, татарином, так мы его дядей Митей звали. Через тайгу двухфазную ЛЭП тянули, через болота, слышь? Тогда я когти впервые надел. Слышь, лезу, перешел приставку — а уж пот градом. Дядя Митя лезет, и я за ним. Долез до верха, зацепился поясом, а руки отнять боюсь…

— Я тоже в Сибири работал.

— Стало быть… зачем-то ведь приехал сюда?

— Как все.

— Все разно, — уверенно сказал Федор. — Вон Васю Шубина возьми: жену догоняет. Дого-онит, что ж.

Федор отошел, а он, рассеянно проследив его косолапую, увесистую поступь, глянул затем вдаль — на степь, на желтые холмы, словно дивясь пространству, которое разделяло его прежнюю жизнь в городке и нынешнюю. «Я здесь живу», — подумал он, и это было так буднично, обыкновенно. Он ничего не потерял и ничего не добавил к тому, что уже имелось. Зачем-то ведь приехал, говорит. Затем приехал, что племянница моя здесь. А велик ли смысл — это никому другому не дано судить.

Он смотрел все вдаль, лицо ему обдало ветром, пыльное облачко взметнулось над полем. А вверху нехорошо распотягивались сероватые тучи. Оставалось переместить еще три вагончика, но смена уже заканчивалась. Галеев тоже смотрел вдаль, сердито щурился, в то время как шофер «вахтовки» поспешно заводил мотор.

— Погоди заводить, — крикнул Галеев, но машина в ту же минуту завелась, и он, махнув рукой, потрусил в вагончик. Из вагончика донесся его кричащий голос: мастер связывался по рации с начальником участка.

«Поскорей бы ехали», — подумал Алпик. Рыхлая туча висела над головой, ветер взвивался снизу и покачивал ее, как дирижабль. В тот момент, когда Галеев выбежал из вагончика, хлынул дождь. Галеев зло засмеялся и крикнул:

— Перекур!

Ребята, кто вперевалку, кто впритруску, направились в вагончик, там расселись на полу у стен. Галеев притерся к рации и без передышки дымил сигаретой. Он дымил, качал головой и, не глядя на ребят, рассуждал как будто сам с собой про то, какие здесь ураганы, — налетят, когда их не ждешь, и творят настоящий бедлам. И всегда задают работку электромонтажникам.

Почему они сидят тут, вместо того чтобы разъезжаться по домам? Да вот ждут — где ураган набезобразничает, туда они и поедут…

Белый шум закрыл оконце, шум ливня; он, оказывается, был мягким, как бы даже пушистым, а вот застучали градины — дробно и четко. Теперь жутковатая игра стихии побуждала вопреки здравому смыслу выбежать из укрытия, прыгать и грозить кому-то в небе.

«Девчонкам, наверно, весело, — думал Алпик, — наверно, вопят почем зря».

В этот момент заработала рация, и голос начальника участка обратился к Галееву:

— Отключился двадцать пятый фибр. Первый — двадцать пятый. РИЗ.

— Первый — двадцать пятый. РИЗ, — повторил Галеев, встал и, вздернув капюшон плаща, двинулся к выходу.

Ребята были одеты в рубашки и штиблеты. Алпик засмеялся, протискиваясь между ними в проем дверцы. Он тоже был одет легко и, стало быть, попадал в веселую передрягу.

Поехали, и ливень как будто поотстал, звуки его отдалились, но в прореху брезентового покрытия было видно, как темно падают белые градины. Никто, в том числе и Стрельников, сообщивший об аварии, не знал, где именно порвало провода. Значит, ехать им вдоль по всей линии, ведущей на РИЗ.

Они проехали порядочно, может быть, километров шесть-семь. Машина, как будто падая и с обиженным воем подымаясь, продвигалась по изрытой ливнем дороге вдоль столбов. Ливень перестал, но ветер сильно и холодно дул в проем закрытого кузова. Вот стали. Первым выпрыгнул из кузова Галеев, за ним высыпали ребята. Две исполинские анкерные опоры лежали между железнодорожной насыпью и широким оврагом; падая, они потянули за собой и «свечки» — тонкие, одностоечные опоры. Все вокруг исходило паром, блестело, и было очень зябко на резком ветру. Ребята злились на заунывную медлительность Галеева, а он, понятно, ждал, когда подойдут кран и автобур. Но вот подошли и механизмы, и тут Галеев мрачно усмехнулся: крану не развернуться на этой разжиженной, с пятачок, площадке между оврагом и насыпью.

Вася Шубин стоял чуть в стороне, тело у него подрагивало то ли от холода, то ли от возбуждения, а глаза щурились на этот клочок исхлестанной ураганом и ливнем земли. Наконец он хлопнул в ладони и, засмеявшись, пошел к мастеру.

— А ведь анкеры-то вручную придется подымать, — сказал он, подкупающе улыбаясь, как будто просил себе поблажки. — Блоки к рельсам, опоры захватим канатами. На растяжку возьмем по сторонам.