Существо скакнуло туда и сюда, затем отыскало дверь и тут же оказалось на освещенной фонарями улице.
Те, кто рожден был в сумеречный час, верно, видели бы, как существо быстро запрыгало прочь, выбирая улицы, ведущие в восточном и северном направлении, оно то исчезало из виду в свете фонарей, то появлялось вновь, и над головою его дрожал болотный огонек.
Раз собака заприметила существо и бросилась вдогонку — но быстро отстала.
Кошки Лондона — а они все родились в сумеречный час — завывали в страхе, когда существо пробегало мимо.
Очень скоро оно добралось до небогатых кварталов, где дома не такие высокие, и оттуда двинулось прямо на северо-восток, перескакивая с крыши на крышу. Через несколько минут достигло оно малозастроенных мест, затем — пустырей, занятых под огороды; то был уже и не город, но еще И не сельская местность. И вот наконец показались долгожданные черные силуэты деревьев, обретающие в ночи демонические очертания; трава была холодной и влажной, и над нею стелился ночной туман. Мимо пролетела огромная белая сова, скользя в темноте вверх-вниз. И всему этому по-эльфийски порадовалась маленькая Дикая Тварь.
Лондон пропал вдали багровой полосою на горизонте; более не различала она его отвратительный шум, но вновь внимала голосам ночи: то оставляла она позади какое-нибудь селение, где светились в ночи приветливые огоньки, то вновь мчалась в темных и влажных, открытых всем ветрам полях; и не одну сову, скользившую мимо сквозь ночь, обогнала она по пути: совы — племя, дружественное эльфийскому народу. Порою она пересекала широкие реки, прыгая со звезды на звезду; и вот, выбирая свой путь так, чтобы держаться в стороне от утоптанных, наезженных дорог, еще до полуночи оказалась она в Восточной Англии.
Там она снова услышала северный Ветер: властный и гневный, он гнал к югу косяк бесшабашных гусей; тростники поникали пред ним с тихим, жалобным стоном, точно рабы-гребцы легендарных трирем[3], что гнутся и клонятся под ударами плети и все тянут, не умолкая, свою скорбную песнь.
И вдохнула она чудный, пропитанный сыростью воздух, что одевает ночами бескрайние земли Восточной Англии, и вновь оказалась у древней опасной заводи, где росли мягкие яркие мхи, и нырнула, погружаясь все глубже и глубже в заветную темную воду, пока не ощутила вновь, как между пальцами ног заклубился уютный ил. Оттуда, из восхитительной прохлады, что таится в самом сердце илистых омутов, она поднялась, возрожденная, и любо ей было танцевать на отражениях звезд.
Мне случилось стоять в ту ночь у края болот, позабыв о людских заботах, и я видел, как отовсюду из гибельных топей появились болотные огни; стайками поднимались они на поверхность, и собралось их неисчислимое множество.
И сдается мне, что великая радость царила в ту ночь среди родни эльфийского народа.
