Родник пробивает камни - [60]

— Светлане тоже сегодня нездоровится. Она просила репетицию перенести на завтра.

— Скажи ей, Володя, чтобы она эти дни поберегла горло. И не дай бог, если, как перед первым туром, наестся мороженого. Затем я и зашел. — Брылев надвинул соломенную, с потеками на серой ленте, шляпу на густую, с проседью шевелюру, взял свою неразлучную спутницу — трость и двинулся к выходу. — А ты, Володя, хорошенько приглядись к Кораблинову. Коварный он человек. С ним у тебя будет или грудь в крестах, или голова в кустах. Бывай здоров. — Эти слова он произнес, уже стоя на пороге, разделявшем коридор квартиры и лестничную площадку.

Владимир крепко пожал Брылеву руку.

— Корней Карпович, что бы вы ни говорили о моем учителе и режиссере, мое мнение о нем неколебимо: это большой артист, блестящий педагог и благородный человек.

— Ты молодец, Володя! — Брылев похлопал Владимира по плечу. — Так поступил бы и я, если бы на карту была брошена честь любимого учителя. Тогда считай, что Корней Брылев завистник, пьяница и неудачник…

— Нет, зачем же… — Больше Владимир не успел ничего сказать. Дверь за Брылевым захлопнулась, и он остался один в просторном, гулком коридоре.

Владимир вернулся в столовую. Вскоре пришла Светлана. Судя по разговору, доносившемуся из кухни, Владимир понял, что тетка собирается уходить. У Каретниковых будет только завтра.

— Лана, — глухо прозвучал ей в ответ голос Стеши. Вместо «ладно» она произносила «лана».

Капитолина Алексеевна ушла. Проститься с Владимиром она почему-то не сочла обязательным.

Все то время, пока тетка собиралась уходить, Светлана молча стояла за креслом, на котором сидел Владимир. И хотя он не видел ее, но как-то особо ощущал, что руки ее лежали на спинке кресла. Он чувствовал тепло этих рук, он слышал ее дыхание.

— Володя, мне страшно… — еле слышно проговорила Светлана.

— Мне тоже, — не шелохнувшись, ответил Владимир.

— Что мне делать?

— Ты не должна идти на это свидание.

— Я не могу не пойти на это свидание…

Владимир повернулся к Светлане. В глазах ее стояли слезы.

— Я так устала, Володя. Ступай и ты отдохни. Я пойду прилягу.

— О чем бы говорили с теткой?

— Она звонила Кораблинову.

— О чем они говорили?

— Кораблинов пригласил нас отужинать в ресторане. Он был очень рад звонку.

— Вы вдвоем пойдете на это свидание?

— На это свидание тетя не пойдет. Она сказала, что ей нездоровится.

— Кто же пойдет?

— Я.

Владимир молча взял с подоконника папку. Первый раз за последний год он расстался со Светланой, не поцеловав ее и не пожав ей руки.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В коридорах райсобеса стоял монотонный гул и беспорядочная толчея. Лица людей, утомленных ожиданием своей очереди на прием, были сосредоточенные, а при ярком электрическом освещении неоновых ламп дневного света они казались серыми, поблекшими. Какой-то нетерпеливый гражданин с нервным лицом, мотивируя тем, что он инвалид второй группы, пытался без очереди пройти на прием к заведующему отделом, но очередь так дружно загалдела и так ощетинилась на него, что он тут же отпрянул от дверей и спрятал в нагрудном кармане свою замусоленную пенсионную книжку.

— Ишь ты, он, видите ли, инвалид!.. — не унималась раздосадованная согбенная старушонка с морщинистым, пожухлым лицом, похожим на картошку, испеченную в костре. — Как будто бы он на стадион пришел. Разуй хорошенько глава, здесь все инвалиды!..

— Да от него никак винищем тащит, — поддержала старушку толстая пожилая женщина с двумя темными родинками на щеке, на которых росли длинные черные волосы.

— Мне только спросить, два слова сказать, — пытался вразумить старушек нетерпеливый инвалид, который, как видно, все-таки не терял надежды без очереди пройти в комнату, где сидели инспектора.

— А мы что, телиться пришли сюда? — нашлась тут же старушка с лицом, похожим на печеную картошку. — Чай, всем так же: кому спросить, кому чего-нибудь выяснить.

— Ну и злюки же вы, старые кочерыжки! — сердито выругался инвалид и, отрешенно махнув рукой, быстро зашагал к двери.

— Ишь ты, инвалид нашелся!.. Морду-то разлопал, аж ушей не видно, да еще оскорбляет, хам ты этакий!.. — бросила ему вдогонку толстая женщина с волосатыми родинками на щеке.

Не успел Петр Егорович взяться за ручку двери, как его осадил тот же визгливый голос худенькой старушонки с лицом, похожим на печеную картошку:

— А вы что, гражданин? Тоже инвалид?

Каретников посмотрел на старушку так, что она невольно заерзала на крашеном деревянном диване.

— Я не инвалид, товарищи. Я депутат. Мне нужно пройти по депутатским делам.

— Ну, это конечно… Раз депутат — совсем другое дело… Против этого мы не возражаем, — умиротворенно сказала женщина с волосатыми родинками, и лицо ее тут же словно преобразилось: из злого и болезненно-нервного оно моментально стало улыбчиво-глуповатым и простодушным. — Только, пожалуйста, товарищ депутат, недолго там.

Петр Егорович молча и благодарственно-строго поклонился в сторону сидящих на скамье и открыл дверь.

В комнате находилось несколько инспекторов. Петр Егорович долго объяснял молоденькой секретарше, сидевшей почти у самых дверей за стареньким ундервудом, причину своего визита, пока наконец та поняла, о каком «Запорожце» идет речь.