Родная речь - [62]

Увидев на улице кого-нибудь с кругами под глазами, он испуганно вздрагивал и смущенно отворачивался, чтобы не оскорбить человека своим взглядом. Сколько раз ему приходилось слышать: «Опять круги под глазами, небось снова занимался рукоблудием». Однажды, когда он стоял, почти соприкасаясь с обнаженной девицей, положившей руки на его голые плечи, малокровку стошнило. Рвотная масса потекла по девичьим грудям и животу. Но обнаженная не отшатнулась, напротив, она прижалась губами к его рту. «На улице меня дразнят как раз те парни, — сказал он, — которые предлагают в парке мне и другим мужчинам за деньги расстегнуть им ширинку…»

Иногда он представляет себе каплю спермы как свой изначальный образ и мысленно наблюдает ее рост, такой быстрый, что за несколько минут капля становится четырехмесячным зародышем, а он так же быстро развивается в новорожденного младенца. В считанные минуты этот ребенок оборачивается мужчиной его роста и возраста. Он кладет руку на руку, поднимает голову и проделывает в своем воображении быстрый обратный путь — от человека к крошечному сгустку жизни. Усталость берет свое, он ложится на постель и отдыхает в позе эмбриона.

Работая в пресс-службе института, он собирал для ректора вырезки из газет, где говорилось о высшей школе, но параллельно вырезал сообщения о самоубийцах и складывал их в отдельную папку, которая пухла с каждым месяцем, и в конце концов начал составлять две картотеки с предметным и именным каталогами. Предметный в алфавитном порядке фиксировал причины самоубийства, названные в газетном сообщении, а именной, естественно, — фамилии и имена самоубийц из числа соотечественников.

Однажды он заметил среди пассажиров поезда молодую беременную женщину, с глубокими вздохами она гладила свой живот и прижимала к нему руку стоявшего рядом мужа. И он поглаживал ее живот, словно обнимая маленький земной шар, улыбался и прикладывал ухо к пупку. Из их разговора он понял, что супруги возвращаются из Венеции, куда ездили на Пасху. Он представил себе, как эта пара идет по площади Св. Марка, перешагивая через сверкающие лужи. Поскольку на женщине было платье, она, делая широкий шаг, могла видеть отражение нижней части своего разбухшего живота, предположил он, глядя прищуренными глазами на проплывавший за окном пейзаж.

В детстве, когда он впервые услышал про раковую болезнь, воображение рисовало ему настоящего речного рака, который вырос в теле больного и смотрит из его глаз. Глядя на гнойные угри, покрывавшие половину его лица, Мария, кухарка священника, говорила: «Может, у тебя рак». Когда веревка прилипает к детской спине, истязаемый прогибается, падает на колени, а истязатель вновь заносит руку, чтобы еще раз ударить стоящего в молитвенной позе ребенка.

Подростком я влил свою недозревшую сперму в целлофановый пакетик, а потом положил его на деревянную колоду и изрубил топором. Я размахивал топором и дико орал: «Хана тебе, нищий студент! Еврей! Дармоед! Плёваное семя! Нянька! Полубабок! Прачка! Малокровка! Рожа скребаная!» И все нерожденные младенцы содрогнулись от страха в животах всех деревенских матерей и забились, как припадочные.

Мучитель колотит ребенка массивным распятием. Ребенок истекает кровью из ран на руках Спасителя. Распятый кричит голосом избитого ребенка, а тот смотрит на кровь, сочащуюся из-под ногтей. Смертельный страх, страх перед смертью гнал малокровного трансвестита по улицам, покуда он, приникнув губами к голой груди какого-нибудь юноши, не успокаивал свою душу.

Он заказал себе свои прижизненные маски из гипсовых повязок, края подтянул к ушам и закрепил резинкой. По ночам он облачался в зеленый спортивный костюм, надевал белую прижизненную маску и бродил по городу, пока путь не преграждала полиция. Проститутки обоего пола таращили на него глаза, когда в тренировочных штанах и в маске он толкался на Блошином рынке, проявляя какой-то свой интерес к тусовке аутсайдеров. Развеселившаяся до визга шлюха приплясывала, гвоздя асфальт шпильками туфель.

«На левой стороне лица, — рассказывал он, — у меня вновь появилась угревая сыпь, когда было покушение на Папу Иоанна Павла Второго. Еще в кафе я почувствовал, как зудит кожа. А придя домой, обнаружил нарывы…»

Он зажигал праздничные свечи, когда я, раскладывая на блюде сыр, уронил на пол ломтик, который сразу же и съел, чтобы грязный кусок не попал в рот ему. Мне бросилось в глаза его явное предпочтение свечей электричеству. «Не могу понять, почему в помещении, где прощаются с покойником, справа и слева от гроба вместо восковых свечей ставят их электрические подобия. Неужели из опасения, что покойник может сгореть, погибнуть от огня, от первой стихии?»

Почему меня преследует желание убить себя и лишь изредка — кого-нибудь другого? Возможно, я мог бы убить того, кто особенно досаждал мне при жизни. «Я сам был тем, — смиренно признался он, — кто больше всех тиранил меня в моей жизни. У меня нет выбора. Мне становится не по себе, когда я думаю о том, как под тяжестью моего тела согнутся четверо мужчин. Среди четырех миллиардов живущих смерть отыскивает взглядом меня, аж шею выворачивает. Несмотря на то, что у нее хватает дел в Сальвадоре, она слышит мое тягостное сопение».