Родька - [42]

дубликатом

                   бесценного груза…

Светка одна сидела на диване и перелистывала какую-то книжку. Бородатый и Гришка сидели за столом и шумно беседовали.

— Есть чай, — сказала Женя.

— И кофе, — сказал я.

— К черту, — сказал бородатый. — Давайте веселиться. Где музыка? Я хочу танцевать. Лигия, иди сюда!

Гришка вздохнул и пошел включать магнитофон.

Заиграла музыка. Это была та самая джазовая лента, которая, сколько я себя помню, кочует по всему городу. В каждом доме она, и в ресторане ее играют, и даже иногда на улице.

«Марина, Марина, Марина», — и так далее.

Слава пошел танцевать со Светкой, Гришка с Женей, а бородатый с Лигией. Бородатый все время шептал Лигии что-то на ухо, она смеялась, смеялась, а потом покраснела вся и стукнула его по лицу. Бородатый даже не поморщился. Он встал перед Лигией на одно колено, проговорил что-то, и они опять стали танцевать.

«Марина» кончилась, и тут же началась опять. Танцу не видно было конца. Сначала я с интересом смотрел, как кто танцует, а потом мне стало скучно, и я опять пошел на кухню.

Там было темно, и в большом голубоватом окне было видно, как идет тихий, медленный снег.

— Родя! Родька! Ты здесь?

Я обернулся. В дверях стояла Светка.

— Ты не мог бы меня проводить? Я плохо себя чувствую.

— А где Славка? Он не хочет?

— Я не хочу. Пускай себе танцует с этой Лигией. Неужели она такая красивая? Как ты считаешь?

— Ничего. Средняя.

— А почему же все так около нее увиваются?

— Не знаю. Ты поэтому уходишь, да?

— Нет. Просто мне скучно. Пойдем, я недалеко живу. Потом вернешься. Как раз к двенадцати часам поспеешь.

— Ты в самом деле хочешь уйти?

— Вот уж действительно! Не хочешь, не надо, я и сама доберусь.

Она прошла через коридор к вешалке и стала одеваться.

— Погоди!

Я тоже стал одеваться.

На улице было хорошо. Шел снег. Ветра не было совсем.

Мы шли, и я чувствовал, что Светка хочет, чтобы я ей что-то сказал. Но я не знал что. Да и вообще не хотелось говорить. Молча мы дошли до Светкиного дома. В окнах ее квартиры горел свет, слышалась музыка.

— До свидания, спасибо, — сказала она.

— На здоровье, — сказал я.

Снег, снег падал белый, пушистый.

К Гришке, конечно, в тот вечер я уже не вернулся. К Леониду Витальевичу мне что-то тоже расхотелось идти. Я пошел прямо домой и лег спать.

Папа и Костя пришли уже под утро. Но я ничего не слышал.

За последнее время много накопилось непонятных вещей. Раньше поговорил бы с папой — и все. А теперь просто некогда. На завод я не хожу, а по вечерам папа дома почти не бывает. То он идет играть в бильярд, то в гости куда-то.

— Посидел бы сегодня дома. Посвятил бы себя семейному очагу.

— Угу.

Неуютно, как будто не в своей комнате, а где-то в зале ожидания, папа сидит за столом и читает газету. Может, неприятности на заводе, а может, еще что-то.

— Да брось ты свою газету! Поговори со мной.

— Сейчас, сейчас. Одну минутку.

Он дочитал какую-то статью и положил газету.

— Ну? Так о чем мы будем говорить? На какую тему? На политическую?

— Нет, на личную.

— И что же у тебя за личная тема?

— А ты очень торопишься?

— Так, средне.

— Ну хорошо. Тогда я начну издалека. Вот, например, скажи мне, что такое праздник? Чем он отличается от всякого другого дня?

— Объективно ничем. Просто люди уговорились между собой, что в такой-то день года они будут праздновать, веселиться. Вот и все.

— И они веселятся?

— В основном, да.

— Но не все же?

— Кто не хочет, тот не веселится.

— А кто не может?

— Не ходи кругами. У тебя на Новый год что-нибудь стряслось?

— Нет, ничего. Но никогда еще в жизни мне не было так скучно.

И я подробно, от начала до конца рассказал про Новый год.

— Ну что ж, — сказал он, когда я кончил. — Утешить мне тебя нечем. Вместо того чтобы веселиться, ты испортил настроение и себе, и другим. Ну ладно…

— Ты идешь играть в бильярд?

— Не совсем. Слушай! Ты не хотел бы пойти со мной?

— Куда?

— Неважно.

— Могу пойти.

— Ну тогда одевайся.

Мы вышли из такси где-то за Бурхановкой в новом квартале. Одинаковые серые четырехэтажные дома казались с улицы скучными и нежилыми.

— Когда-нибудь здесь будет хорошо, — сказал папа. — Подрастут деревья, постареют стены. Ты обратил внимание, что старые дома всегда кажутся уютнее новых? Когда я был совсем еще молодым… Осторожно, здесь канава. Ступай шире. Вот так.

— Так что, когда ты был молодым?

— Как ты думаешь, куда мы идем?

— Я думаю — в гости.

— К кому?

— Наверное, к одному человеку. А ты, я вижу, хорошо изучил эту тропинку. Даже в темноте знаешь, где тут канава.

Сам не знаю почему, но я как-то сразу понял, что мы идем к женщине. Сначала я подумал, что к Саше, а потом решил, что нет, не может этого быть.

В последнее время она совсем пропала. Один только раз я встретил ее в «Гастрономе». Мне неудобно было спрашивать у нее, почему она не приходит. Я просто сказал:

— Наверное, у вас много работы, да?

— Очень, — ответила она, — очень много. — И улыбнулась как-то грустно.

— Черт знает что! Лампочку не могут повесить!

Мы шли через какой-то темный двор. Я чувствовал, что папа волнуется, и решил пойти ему навстречу.

— Ты хочешь, чтобы я ей понравился? — спросил я.

— Во всяком случае, стараться не надо.