Родиться среди мёртвых. Русский роман с английского - [4]

Шрифт
Интервал

Я не знал, сравнивал ли он Китай или Соединенные Штаты с Советским Союзом, поэтому я сказал:

— Советский Союз действительно очень большой.

— Это неправильно. Я говорю, это неправильно называть ее Советским Союзом. Это Россия.

— Ну, хорошо, пойдем, найдем твоего дедушку.

Он спрыгнул со ступеней, и я пошел за ним в дом.

— Пожалуйста, подождите здесь, — сказал он, когда мы вошли в большую комнату, которая, очевидно, служила и гостиной, и кухней, и столовой. Мальчик побежал вверх по лестнице, крича: «Мама». Я посмотрел на два портрета на стене и почувствовал, как что-то зашевелилось в моей памяти. Лицо мужчины в парадной форме было мне знакомо. На другом портрете был изображен тот же мужчина с семьей — царственная женщина и пятеро детей — в нарочито непринужденной позе.

При звуке шагов я повернулся и увидел женщину с очень бледным лицом, спускающуюся по лестнице. У нее были такие же темные глаза, как у мальчика, и ее некрашеные губы выглядели бескровными.

— Вы хотите видеть генерала?

— Я хочу видеть заведующего этим кладбищем.

Она позвала мальчика:

— Александр, — и сказала ему что-то по-русски. — Он попросит отца прийти.

Она говорила по-английски с акцентом и не предложила мне сесть. Я осмотрел комнату, которая была выкрашена в серый цвет, как и дом снаружи, и, кроме горшка с олеандрами, в ней ничто не радовало. Потертая мебель, небрежно расставленная по комнате, говорила о том, что жители этого дома намеревались оставаться тут временно и не заботились о комфорте. Я опять посмотрел на портреты, и в моей голове воспоминания замелькали, как страницы старого календаря.

— Эти люди мне кажутся знакомыми, — сказал я женщине довольно громко, желая привлечь ее внимание. Ее молчаливость начала меня раздражать, особенно потому, что, казалось, она забыла о моем присутствии. Она посмотрела на меня с удивлением. Я ждал, через некоторое время она подняла голову и взглянула на портрет, как будто молясь, и сказала:

— Это наш царь и его семья. Они были убиты во время революции.

Я старался сказать что-нибудь подходящее, но она снова подошла к окну и стала смотреть в него, совершенно забыв обо мне. Ее дешевое ситцевое платье подчеркивало ее худобу. Тяжелые косы узлом на затылке делали ее похожей на девочку.

Вдруг она подошла к двери и открыла ее. Крепкий лысый мужчина вошел с мальчиком, на нем была французская морская форма самого низшего ранга; я ее уже раньше видел на служащих французского муниципалитета — уборщиках, сторожах в полицейских участках.

— Генерал Федоров, — представился он. — Вы хотели меня видеть?

Шрам, от его левой щеки и до лба, стянул кожу вокруг глаза, создавая впечатление, что он постоянно мигает. Я представился и объяснил причину моего визита на кладбище.

— Похороны будут не сегодня, — сказал он строго. — О, я знаю, — он поднял руку, как будто желая остановить мой протест. — Я знаю, что они были назначены на сегодня, но сегодня утром решили перенести на вторник.

— В такую жару… — начал я.

— Да, но, в конце концов, вы не можете ожидать от них цивилизованности… Вы, американцы, думаете, что только потому, что они первые изобрели печатный станок… но это же было в период императоров. Вы знаете, революции разводят невежество.

— Вы не знаете, была ли какая-нибудь причина, чтобы отложить похороны? Они ожидали беспорядков?

— Беспорядки? Какие беспорядки? Это Французская концессия, они не могут здесь устраивать беспорядки.

Моей первой реакцией было напомнить ему, что само убийство произошло во Французской концессии, но мне не хотелось спорить со стариком, и я промолчал.

— Вы уже познакомились с моей дочерью? — спросил меня генерал Федоров. Я пробормотал что-то о ее любезном приглашении зайти в дом.

— Тамара и мой внук Александр Базаровы.

Я не сказал ему, что имя Базаров напомнило мне тургеневского героя. Я только пожал Тамаре руку, которая была холодной и безжизненной. Повернувшись к мальчику, я сказал:

— А ты, вероятно, тоже будешь военным, когда вырастешь?

Следуя обычаю спрашивать детей, кем они хотят быть, когда вырастут, я забыл, что армии, генералом которой был его дедушка, больше не существует. Мальчик посмотрел на меня очень серьезными глазами и ничего не сказал.

— К тому времени, когда Александр вырастет, мы будем в России, — сказал генерал, — и Александр будет служить своему царю. Да, будет много работы после большевиков.

— Вы тоже поедете обратно на родину? — спросил меня Александр.

— Это совсем другое дело для мистера Сондерса, — сказал его дедушка. — Он служит родине сейчас за границей, он может вернуться, когда он пожелает.

Я хотел улыбнуться генералу, но его левый полузакрытый глаз вызвал во мне желание подмигнуть. Я подмигнул. Один миг генерал выглядел обескураженным, но затем он наклонился вперед и с очень вежливой улыбкой сказал: «Позвольте мне показать вам остальную часть кладбища, мистер Сондерс».

Я не мог себе представить менее привлекательной перспективы, чем хождение среди могил в жару, но не смог найти предлога отказаться, генерал же вывел меня из дома, точно переставил кнопку на карте.

— Это кладбище было совершенно пустым, когда мы его получили, — я кивнул головой дважды, как бы желая показать ему, что я не сомневаюсь, что он ответственен за всех похороненных здесь.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.