Родишься только раз - [5]

Так вот наша семья и узнала, как обстоит дело с врачами, и старалась обходиться без них. Мама, присутствовавшая при унижении своего отца, питала к ним особую неприязнь.

Но ей пришлось пойти к врачу, когда заболела я.

Разумеется, она бы не понесла меня к врачу, не живи мы в то время в Копере.

Копер! В ту пору это был маленький несуразный приморский городок с тесными улочками и переулками, густо застроенными узкими двухэтажными домами с крутыми лестницами.

Жизнь людей проходила у всех на виду.

Все в доме знали, кто когда встает и ложится, у кого что готовится на обед и на ужин, кто из соседей затеял стирку. Через улицу была протянута веревка, на которой сушилось белье, и решительно все могли видеть, хорошо ли оно простирано.

Семейные ссоры тотчас же делались общим достоянием.

А уж про детский плач и говорить нечего. Он прорывался сквозь стены, полы и перекрытия, проникал за все перегородки.

Однажды я заболела. В сильном жару металась на постели, плакала и кричала до хрипоты.

Устав от крика, я засыпала, но, едва проснувшись, с красными, пылающими щеками, вновь принималась плакать. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если б в один прекрасный день к нам не сбежались женщины со всей округи. С ожесточением дергали они колокольчик на двери и настоятельно требовали, чтобы мама показала меня врачу.

— Без врача помрет! — в один голос заявили соседки.

Мама взяла меня на руки и, ласково улыбнувшись, стала тетешкать. Я успокоилась и тоже заулыбалась, а по щекам еще текли крупные слезы.

— Видите, — сказала мама. — Плач и смех — один грех.

— Нет, нет, ребенок очень болен! Несите его к врачу!

— Что вы так беспокоитесь за мою дочь?

Женщины ушли, но мои родители не на шутку встревожились и решили показать меня врачу, сколько бы это ни стоило.

— Пойдем к врачу! — сказала мама.

— А зачем? — спросила я.

— Затем. Ты нездорова. А врач тебя вылечит.

Мама надела на меня новое красное платьице в красный горох. Я рада была обновке и не упрямилась.

Всю дорогу мама несла меня на руках. Очень довольная, я прижималась к ней все крепче и крепче.

Наконец пришли к врачу. Мужчина в белом халате открыл дверь приемной со словами:

— Заходите, пожалуйста!

Мама вошла.

Я прильнула к ней всем телом.

— Добрый день! — приветствовал нас доктор. — Стало быть, болен ребенок. Так что же с ним?

Мама, уже выучившая наизусть все, что надо было сказать врачу, заговорила:

— Жар у нее. Отчего, не знаю. Словно в паутине запуталась, никак не вырвется. Мы очень беспокоимся.

— Хорошо сделали, что пришли, — заметил доктор и показал на стол. — Поставьте ее сюда и разденьте! Сейчас я ее осмотрю…

Мама поставила меня на стол, и я тут же начала кривляться и дрыгать ногами. Она легонько шлепнула меня и выпрямила, но я никак не желала стоять на чужом столе и то и дело подгибала свои еще нетвердые ноги.

— Стой, не вертись! — уговаривала меня мама.

— Не хочу! Не хочу! — кричала я.

— Доктору надо осмотреть тебя! Сейчас я тебя раздену. Будь умницей, веди себя как следует!

Белый халат врача внушал мне непреодолимый страх. Я ни за что не хотела раздеваться! Я хотела только к маме на руки!

Мама сердито приподняла меня, посадила на стол и начала расстегивать красное платьице.

Испугавшись за платье и туфельки, я подняла дикий рев. Я кричала, всхлипывала и изо всех сил колотила маму.

— Поскорее, пожалуйста, — с заметным нетерпением сказал доктор. — У меня нет времени, я не могу ждать, когда ребенок утихомирится!

Мама в сильнейшем замешательстве взмолилась:

— Успокойся, очень тебя прошу!

— Нет! Нет! Нет!

Потеряв терпение, мама стала срывать с меня одежду. Я брыкалась, дрыгала ногами, молотила ее кулачками и тянула за белую кружевную кофту.

Но исход боя был уже предрешен. Еще мгновение — и мое новое платье до пят лежало на белом столе. А пока я пыталась примириться с поражением, мама сняла с меня рубашку и трусы.

Теперь я орала во все горло, бросая косые, враждебные взгляды то на врача, то на маму, которая не защитила меня от чужого человека. По моим щекам ручьем текли слезы гнева и ярости.

Мама со стыда готова была провалиться сквозь землю.

— Ох, — сказала она, заливаясь краской, — ребенок такой нервный.

Доктор вскинул на нее удивленные глаза, изогнул правую бровь и спросил:

— Нервный?

Желая спасти его от колотушек, мама взяла мои руки и крепко прижала их к бокам.

— Вы это утверждаете? — слова его резали, как ножом. — Вы, милая, не знаете, что такое нервы. Ребенок просто невоспитан! В этом все дело!

Мама побледнела и потупилась.

Доктор осмотрел меня и сказал:

— Оденьте ребенка!

Мама стала надевать на меня рубашку, штанишки и красное платье до пят.

Доктор выписал рецепт. Мама заплатила за прием, взяла меня на руки и ушла.

Я опять прижалась к ее груди, но она все еще была расстроена и сердита. Подумать только, как я ее осрамила!

Дома она швырнула меня на кровать и сказала:

— Теперь хоть умри, к врачу с тобой больше не пойду!

Вскоре я выздоровела. Мама долго держала свое слово.

Я часто болела ангиной. Бывало, заболит горло, откроется жар, щеки так и горят.

Градусника у нас не было. Мама сама измеряла мне температуру своей широкой натруженной ладонью. Приложит ее к подбородку, ко лбу и сразу определяет, что у меня жар.