Родиной призванные - [31]

— На материном «пятачке» поживешь. На печке, значит. Временно займешь.

Приятно жилось разведчику в семье Поворовых, Здесь дышалось легко, а сердцу было свободно и просто. Да и с Костей хорошо. Вот он улыбнулся и снова о чем-то задумался.

— Ты, брат, извини… Должен тебя оставить. Служба. Слышишь? — Стены дома вздрогнули. Над крышей, гулко набирая высоту, потянулись бомбардировщики. Тонкое, красивое лицо Поворова омрачилось. — Есть у меня одна думка.

— Секрет?

— Да нет! Какой тут секрет. Подложить бы мину то ли под сиденье летчика, то ли где-нибудь между бомбами, так, чтобы ветром не сдуло. Да есть ли у нас магнитные мины?

— Говорили, есть, — отозвался Сафронов.

— Говорили!.. Много о чем говорили, да не все подтвердилось, — с обидой произнес Поворов. — Горько видеть, как готовят фашисты массированные налеты… — И, поглядев в поблекшее лицо разведчика, сказал: — Не беспокойся. Отдохни. Я скоро вернусь, со мной ничего не случится. Будет у нас «язык». Будет! Ну я пошел… Служба…

Сафронов остался в доме один.

Разведчика клонило ко сну, и он полез на «пятачок».

Над заснеженными полями разнесся пронзительный вой сирены. Вспуганные вороны поднялись высоко в небо и полетели за Десну. В сещенских мелочах навострил длинные уши заяц и тревожными скачками пошел через обледенелую речку в Сергеевские дебри. Сбылась Костина мечта. Тяжелый «хейнкель», набрав высоту, вдруг сверкнул снопом огня и разразился страшным громом. На землю падали обломки металла.

«Вот таким бы образом и другие самолеты», — ликуя, подумал он.

Мимо полицейского отделения пронеслась санитарная машина, а вслед за ней — грузовик с внутренней охраной.

«Напрасно. После такого взрыва и косточек не соберете», — сказал он про себя, а для вида помахал ладонью солдатам, заметив среди них нескольких поляков.

— Пафаров… Гут, гут, — встретил его чех Робличка.

И указал на черное облачко, тихо плывшее по безветренному небу. Возможно, это облачко — все, что осталось от тяжелого бомбардировщика.

Поворов давно присматривался к полякам и чеху-ефрейтору. Прачка Аня Морозова с ними познакомилась, а что из этого получится, покажет время. Торопиться, пожалуй, не следует. А как быть сегодня? Одна надежда — договориться с Махором о вечеринке. В любое время — днем, ночью, утром или вечером — полицай не откажется от предложения выпить и погулять. Такая у него натура. Начальство считает, что он — законченный алкоголик. А вот Поворов не верит в это. Бывают дни, когда Махор в рот ни капли водки не берет. Поворов доложил своему начальнику, что идет в Радичи договориться с врачом Митрачковой о прививках против тифа.

— Поменьше шляйся к Митрачковой… — сказал ему Коржинов. — Не нравится мне она. Больно любопытна. А по бабьему делу — сущая недотрога… Ну да обломаем. Не таких приходилось.

Начальник не знал о родственных связях Поворова с Митрачковой, и это было к лучшему. Так-то спокойнее для обоих.

Подходя к больнице, Поворов заметил много саночек-волокуш и всего только одну, с выпирающими ребрами, лошадь. В саночках, привязанный обрывками веревки и закутанный в старье, сидел мальчик лет семи. Все его лицо было обметано гноящимися болячками. Увидев полицейского с винтовкой, мальчик тихо захныкал.

— Где мамка? — спросил Поворов.

— Мамки нет… Бабушка там. Мамка удавилась…

Поворов положил в слабую, бледную ручонку кусочек сахара, от чего мальчик еще громче захныкал. — Мамка удавилась, — плакал он, растирая кулачком слезы.

В коридоре стояли, сидели, лежали больные. Единственная санитарка, она же сестра, Дарья приглашала больных, выводила их из кабинета, выдавала лекарства, мерила температуру, перевязывала раны.

— А, Костя! Проходи, проходи. Ружо-то дай мне… Я покамест уберу.

Вышла из кабинета Митрачкова. Рука ее при пожатии была спокойной и сильной.

— Заходите и раздевайтесь! — пригласила она.

— Да ты что? В самом деле? — сказал он в кабинете.

— Да… Видел, сколько глаз смотрели на тебя? Все ли свои?.. Все ли добрые и честные? А так все как положено. Полицейский пришел на прием. Вне очереди.

Поворов кратко изложил суть дела.

— Я сегодня же принесу в квартиру Махора самогон. О закуске пусть сам побеспокоится. Зацепка одна — у Нинки день рождения. А теперь дай мне освобождение на два дня. Итак, завтра в десять ноль-ноль… Добыть «языка» — таков приказ. — Поворов посмотрел на часы. — Мне пора в Дубровку, без помощи Сергутина не обойтись.

— Счастливого пути, — с грустью в голосе пожелала ему Митрачкова.

Пройдя немного в сторону Дубровки, Костя стал голосовать. Несколько загруженных машин пронеслось мимо. Остановилась машина со знаком Красного Креста на боку. Из кабины высунулся гитлеровец, сидевший рядом с шофером.

— Что тебе? — спросил он.

— Подвезите до Дубровки, — совсем не просительно сказал Поворов, поясняя сказанное жестами, и протянул офицеру удостоверение.

Офицер внимательно посмотрел бумагу и указал на кузов.

В Дубровку Поворов притопал напрасно, Сергутина не застал: главный мельник отправился в Алешню. Невесело было по мерзлым, заснеженным дорогам догонять товарища. Солнце, как усталая птица, низко тянулось вдаль, и его холодные лучи порой слепили глаза, В голову лезла тревожная мысль: «Как захватить „языка“?»