Родина зовет - [27]

В полдень солдат засыпал в кормушки лошадям овес и уходил обедать. Мы с напарником Павлом Наруцким набивали овсом карманы, забирая из всех кормушек понемножку. Придя в барак, прятали его под матрацы. Вечером солдат снова засыпал овес лошадям, и мы снова набирали полные карманы и несли в лагерь.

Так неожиданно появилась возможность подкрепить силы.

Все повеселели.

Вечером, после поверки, когда немцы запирали нас на замок, мы приступали к обработке овса, из которого потом варили кашу. У нас была приспособлена бутылка, железина и кусок сетки, которую мы оторвали от сита старой веялки, стоявшей в разрушенном сарае. Этим инструментом мы превращали овес в муку, а из муки варили кашу. Одному, конечно, это сделать было трудно. Тогда мы объединились в группы по три-пять человек, лагерные «артели». Я был в одной «артели» с Наруцким, Истоминым и Лобенко.

Вечером мы все работали.

Один стоял на дежурстве у дверей или окна. Другие жарили овес на жестянке и высыпали его на стол, третьи растирали его бутылкой, четвертые просеивали через сетку несколько раз. Таким образом, получалась мука и крупа вместе, правда с остюками, но на это мы не обращали внимания. Тут же на железной печке кипятили воду, засыпали муку и варили. Получалась [79] полная кастрюля овсяной каши. Соли у нас не было. Вместо нее использовали удобрение, которое имело солоноватый вкус. Солили немного, чтобы не отравиться, лишь бы можно было есть.

Съев кашу и убрав все инструменты, так, чтобы немцы не могли их найти, остальное время ночи мы отдыхали.

Лагерные «артели» работали вовсю. Каждый старался что-нибудь принести в лагерь - овес, картошку, свеклу, капустные листки. Все это делилось поровну.

Спустя три месяца шеф затребовал из центрального лагеря еще военнопленных. И как велика была моя радость, когда, возвращаясь в лагерь, я встретил самого дорогого мне человека - Володю Молоткова. Мы обнимались, жали друг другу руки, трясли за плечи.

Володя был страшно худой и слабый. Его нужно было поддержать, да и других товарищей тоже. Володю мы сразу же зачислили в свою группу, и наша «артель» стала усиленно трудиться над организацией дополнительного питания.

Однако проносить овес в лагерь с каждым днем становилось все труднее и труднее. В воротах обыскивали, отбирали и били, лишали лагерного пайка. Но мы изворачивались, придумывали новые способы, как обмануть немцев.

Однажды Володе на работе удалось припрятать несколько картошин. При обыске в воротах лагеря их нашли. Попались в этот день двое. Бил сам Громобой. Он их избил до потери сознания, затем приказал оттащить в бассейн, выкупать и снова бил. Изрядно устав, Громобой подошел к Володе и приказал открыть рот. Увидев, что у Володи все зубы еще целы, он крикнул Грише-переводчику, чтобы тот немедленно принес ему клещи или плоскогубцы. Гриша понимал, что хочет сделать унтер-офицер. Он убежал искать клещи и долго не возвращался. Вернулся он без клещей, сказал, что не нашел их. Громобой ударил его несколько раз, а потом снова набросился на искалеченных людей. Отступил он только тогда, когда выбился из сил, но, выходя из лагеря, все еще кричал, что он завтра вырвет провинившимся по два здоровых зуба. Володю и другого товарища мы внесли в барак и положили на нары. Они были страшно избиты, руки их не поднимались, [80] ноги не двигались. После побоев Володя не мог встать с постели недели две.

В одну из ночей пришла моя очередь варить кашу. Я уже засыпал муку в кастрюлю с кипящей водой и ждал, когда каша доварится. Артельщики с ложками наготове сидели на скамейке возле печки, ожидая позднего ужина. Другие «артели» также варили суп или кашу в своих котелках. В бараке света не было - мы кашеварили на ощупь, только в нужные моменты освещали лучиной котелок или кастрюлю, чтобы посмотреть, как варится каша. Дежурный должен был дать сигнал, если близко подойдут немцы. Задремав, он не услышал, как тихо открылась дверь, вошли двое солдат, схватили его, зажали рот, чтобы не кричал. Солдаты некоторое время наблюдали за нашей работой. Вдруг кто-то из товарищей крикнул: «Немцы!» Но было уже поздно. Не успели мы опомниться, как с криками они набросились на нас и начали избивать палками и прикладами, швырять в нас котелки и кастрюли с горячей кашей, супом, картошкой, табуретки, скамейки, столы, опрокинули и печку, рассыпав по полу угли. Люди заметались по комнате, натыкаясь друг на друга, забиваясь в углы, залезая под нары. Светя электрическими фонариками, солдаты перевернули все матрацы, разыскивая наши припасы. Я стоял возле печки, когда солдаты начали избиение, и на меня первого обрушились удары палок. Я бросился бежать, но споткнулся и упал. Солдат несколько раз ткнул меня прикладом в спину. Подняться я уже не мог и пополз под топчан, чтобы спастись от ударов. В это время другой солдат бросил чей-то котелок с кашей в кучу пленных. Котелок попал в голову Василию Истомину, отскочил, перевернулся, и горячая каша вылилась мне на спину, шею и голову. Я закружился волчком от нестерпимой боли, потом потерял сознание.

Когда очнулся, немцы уже ушли. Товарищи вылезали из-под топчанов, спускались с верхних нар. Мы начали перевязывать друг друга, смачивать водой ожоги. У Василия Истомина была разбита голова, меня обожгло, других товарищей тоже покалечило. Попало и тем, кто не варил, а спал - тут били всех подряд, не разбирая. [81]