Родина - [64]

— Больше от вас ничего не будет?

— Ничего… — буркнул он, раздумчиво помахивая каким-то угольничком.

— А я думала… — еще отчаяннее вспыхнула она.

— Что вы думали? — повторил он тоном человека, которому помешали. — И вообще… зачем вы здесь?

— Я… приносила вам…

— Но разве вы секретарь? Ведь это обязанность секретаря…

— Она ушла обедать, а я хотела… — залепетала Верочка. — Я думала, может быть, что-нибудь срочное для вас…

— Спасибо, — иронически бросил он, — но лучше заботиться о прямых своих обязанностях. Вы ведь чертежница?

Верочке пришлось уйти с сознанием, что он ничего «не оценил» в ней. Она чувствовала себя глупо обманутой и высмеянной.

— Ничего, — ободрила ее мать, — выйдет!

И Верочкина легкомысленная голова зарядилась новой порцией самовлюбленного задора.

На другой день она сидела в бюро как на иголках. Когда секретарша куда-то вышла, Верочка решила опять проскользнуть к Костромину.

Несколько пакетов лежало на секретарском столе, под каменным пресспапье. Верочка быстро выхватила их, постучалась и впорхнула в кабинет.

— Просили передать вам, — сказала она, улыбаясь, хотя сердце у ней совсем нехорошо екнуло.

— Что это? — опять буркнул Костромин, пересмотрел пакеты один за другим и, пожав плечами, с суровым лицом вернул их Верочке. — Посмотрите: что вы мне принесли?

Верочка взглянула на адреса — и обомлела: злополучные пакеты, оказывается, отправлялись… «от конструктора Ю. М. Костромина»!

— Я уже просил вас не вмешиваться не в свое дело и вообще не появляться здесь, если вас не зовут, — произнес он так холодно и даже презрительно, что у Верочки ноги подкосились.

Последняя надежда рухнула. Верочка не выдержала и расплакалась. Потеряв направление, она, как слепая, сунулась прямо к его громадному столу, ушибла себе руку и совсем разрыдалась.

— Вот что, — нашелся Костромин, — выйдемте-ка на свежий воздух.

Юрий Михайлович помог Верочке одеться и даже поддерживал ее под локоть, пока они спускались с лестницы.

Студеный полдень сразу отрезвил Верочкину пылающую голову.

«Я вела себя, как дура…» — подумала она, боясь и глянуть в сторону Костромина.

— Ну, ну… вытрите слезы, — спокойно сказал он, — а то, пожалуй, вообразят, что это я вас распушил и напугал.

«А ведь он добрый», — вдруг решила про себя Верочка и вытерла глаза.

— Так отчего же у вас душа не на месте, взрослая женщина, а плачете, как маленькая? — спросил Юрий Михайлович, и Верочка даже ахнула тихонько: действительно, ведь это же так и есть!

— Да, душа у меня… — начала было она и запуталась.

— Может быть, вы желаете, чтобы я чем-то помог вам? У вас какие-нибудь неприятности?

— Неприятности… А вы откуда знаете? — вдруг оробела Верочка.

— Случайно узнал об этом от Татьяны Ивановны. Вы ведь с ней были подруги?

— Были, да, — упавшим голосом проронила Верочка. — Значит, она вам все… рассказала?

— Да, рассказала, и, как человек принципиальный, она очень огорчена вами.

— Но как же вы, все зная, что со мной, что меня исключили из комсомола… почему же вы приняли меня на работу?

— Ну, знаете, во-первых, нам люди нужны, а во-вторых… — он вдруг улыбнулся, — я был уверен, что вы просто маленькая грешница, что вы скоро одумаетесь и поймете легкомыслие… и бесчестность вашего поступка.

— Бесчестность! — ужаснулась она. — Да ведь я вовсе не такая… Вы не подумайте…

— Вы маленькая грешница! — усмехнулся он. — Вы принадлежите к тем людям, которые еще встречаются у нас: им кажется, что у них просто ветерок порхает в голове, а на деле… — он как-то сбоку глянул на опущенное лицо Верочки, словно раздумывая, стоит ли договаривать.

Она подняла глаза и прошептала:

— И что же?

— Да, им кажется, что у них просто ветерок в голове и что в них живет довольно безобидное желание жить поспокойнее, полегче, а на деле они — грызуны… ну, скажем, как мыши, которые портят одежду, книги… словом, расхищают по мелочам. Вы не задумывались об этом?

Она только молча мотнула головой, неловко дрожа, и вдруг почувствовала себя не в модной шубке и пушистой шапочке набекрень, а голенькой, голенькой, жалкой девчонкой, посиневшей, как ощипанный цыпленок. Ей было так нестерпимо холодно, что, не выбирая слов, она рассказала Костромину все, как было, с начала до конца.

— А! Вон вы, оказывается, в какой знаменитой операции участвовали — медного великана поднимали! — быстро вставил среди ее рассказа Костромин, и в голосе его Верочка с радостью услышала искреннее удивление. — Вы, значит, организовали тогда целую бригаду девушек-подсобниц! Вот вы какая бойкая! — вставил он опять, и его слегка выцветшие голубые глаза посмотрели на нее с непритворным любопытством.

И Верочка сразу поняла все: да ведь он проучил ее! Он так проучил ее, что теперь она, как человек, которому вернули зрение, уже права не имеет бродить ощупью, держась за стенку.

«Господи, какое счастье, что Таня не видела, как я к нему в кабинет бегала! Он даже и не подозревает, зачем я так вертелась…» — и она подумала о себе с омерзением и стыдом.

— Что же мне теперь делать, Юрий Михайлыч? — робко спросила она.

— Что? Ах вы, грешница, грешница! Да первым делом, по-моему, помириться с мужем, и всерьез, по-настоящему помириться. Вы же набросили тень на его инженерскую честь, когда ушли из цеха… верно?